– Ни за что не выйду! – вытирая рукавом слезы пополам с водой из носа, доложила девушка проходящему по двору гоголем петуху. Тот строго покосился на нее, чем-то напоминая отца. Еленька посмотрела на него и покатилась со смеха. Смех был наполовину истеричным, но разнесся по двору звонким колокольчиком. Воевода, услышав его, закатил глаза к расписному потолку, где был изображен Даждьбог, летящий вокруг земли-яйца на белом коне, приложил оберег к сердцу, с облегчением выдохнул и приказал принести с ледника кваса с хреном. Подумал и потребовал добавить наливки. Мать, услышав приказ, всплеснула руками и побежала наверх, чтобы отмерить собственной твердой рукой и присмотреть за слугами, убирающими погром.

– Как есть дурная! – покачала головой нянька, наблюдавшая за Еленькой, и кивнула сенным девушка: отбой, дескать, вешаться в осиннике девка не будет, а посему можно и не караулить.

На семейную идиллию сурово взирал бог Чур, вырезанный на обеих воротинах, и яркое солнце, весело выкатывающееся из-за густого бора.

2. ГЛАВА 2. Почему Лунь Серебряным звался

– … и гнездятся луни не там, где другие птицы. Долго летают, все ищут местечко поукромней, пока не найдут болото или безлюдную лощину. Там и гнездятся. Место свое охраняют строго. Никому другому не позволят приблизиться. Даже человека будут отгонять… Как начнет в лицо бросаться, пытаться острыми когтями да клювом своим крючковатым глаза выцарапать, так невольно побежишь от него. Чур нас охрани от таких страстей!

Еленька почесала босую пятку и снова спрятала ее под лоскутное одеяло. На столе горела свеча – батюшка для своей любимицы ничего не жалел – в оконце месяц пытался подцепить звезды и нанизать их, как бусы, на острый конец. Нянюшка вышивала и продолжала сказывать.

– А охотиться лунь может и днем, и ночью, так что не скроется от него ни мышка полевая, ни заяц-русак, ни малиновка. Всех увидит, всех догонит. Летает он высоко. Крылья размахнет и парит, парит, выглядывает. Глазища у него острые, все видят. Ищет, жертву высматривает. А потом камнем вниз падет и – хвать ее когтями! И к себе в гнездо тащит…

Еленька тревожно пошмыгала носом. По полу пробежала мышка. Застыла, любопытная, сказа нянюшкиного заслушалась. На задние лапки встала, глазками бусинками водит, выслушивает, высматривает. Забавная. Еленька подумала, потом отщипнула недоеденный кусок белой булки, кинула мышке. Та, испугавшись, отбежала под лавку, но потом насмелилась, подбежала к подарку, схватила лапками и стала грызть.

– А кричит как лунь, слышала? – продолжила нянюшка, осуждающе покосившись на Еленькино баловство.

– Ага, – кивнула Еленька. – Этой весной на лугу гуляла. Как раз лунь летал над лесом. Да так надрывно кричал. Голос звонкий, в воздухе далеко разносится. И прямо мне как серпом по сердцу. Нянюшка, нянюшка, а почему жениха моего Серебряным Лунем зовут, не знаешь?

Нянюшка пожевала губами, похмурилась, потом неохотно произнесла:

– Ну так ясно же. Серебряный – значит, седой. Слышала, как говорят: седой, как лунь. А серебряный звучит красивее. Старый он, видать. Да и не может колдун молодым быть.

– Как колдун? – испугалась Еленька.

– Так батюшка твой почему тебя отдает-то? Видимо, заклятие ему Лунь пообещал: на остроту стрел, на меткость, на победу.

– Да это ясно, что не просто так отдает… – Еленька нахмурила свои соболиные брови. – А вот я этому старику на кой ляд сдалась? Что он с молодой женой делать будет?

Нянюшка воровато оглянулась на дверь, за которой спали сенные девушки. Зашептала-запричитала.