– Миллионы?.. – спрашивает Себастьен Цорн.

– Пф! – фыркает Калистус Мэнбар. – Миллион у нас ходячая монета, здесь счет идет на сотни миллионов! В этом городе живут только сверхбогатейшие набобы. Вот отчего за короткое время купцы из торгового квартала нажили здесь целые состояния – я имею в виду розничных торговцев, ибо в этом единственном в мире микрокосме вы не найдете ни одного оптовика.

– А промышленники?.. – спрашивает Пэншина.

– Промышленников нет!

– А судовладельцы?.. – спрашивает Фрасколен.

– Тоже нет.

– Значит, рантье?.. – говорит Себастьен Цорн.

– Только рантье и купцы, наживающие себе капитал для ренты.

– Ну… А как же рабочие?.. – замечает Ивернес.

– Когда оказывается нужда в рабочих, их привозят из других мест, а когда работа кончается, они возвращаются восвояси… С хорошим… заработком!..

– Послушайте, господин Мэнбар, – говорит Фрасколен, – держите же вы у себя в городе хоть несколько бедняков, хотя бы только для того, чтобы эта порода у вас не совсем перевелась!

– Бедняков, господин второй скрипач?.. Ни одного бедняка вы здесь не найдете!

– Значит, нищенство запрещено?

– Его незачем запрещать, ведь нищие в наш город проникнуть не могут. Это годится для городов Федерации, там имеются всякие дома для бедных, ночлежки, работные дома… И в дополнение к ним – тюрьмы.

– Не станете же вы утверждать, что у вас нет тюрем?..

– Нет, так же как и заключенных.

– Ну, а преступники?

– Их просят оставаться в Старом или Новом Свете, где они могут действовать, согласно своему призванию, в гораздо более подходящих условиях.

– Э, право же, господин Мэнбар, – говорит Себастьен Цорн, – послушать вас, так можно подумать, что мы не в Америке.

– Вчера вы находились там, господин виолончелист, – отвечает этот удивительный чичероне.

– Вчера?.. – удивляется Фрасколен, недоумевая, что может означать это странное замечание.

– Конечно!.. А сегодня вы находитесь в совершенно независимом городе, свободном городе, на который Американская федерация не имеет никаких прав, который не подчинен никакой посторонней власти.

– А как он называется?.. – спрашивает Себастьен Цорн; в нем уже начинает пробуждаться его обычная раздражительность.

– Как он называется?.. – повторяет Калистус Мэнбар. – Позвольте мне пока не сообщать его названия…

– Когда же мы его узнаем?..

– Когда кончите его осматривать, что, кстати сказать, для него большая честь.

Сдержанность американца в этом вопросе – явление по меньшей мере странное. Но в конце концов – это неважно. К полудню музыканты завершат свою интересную прогулку, и даже если они узнают название города в тот момент, когда будут покидать его, – не все ли равно? Единственное соображение по этому поводу, которое приходит в голову, следующее: каким образом такой значительный город может находиться в определенном месте калифорнийского побережья, не принадлежа к Федеральной республике Соединенных Штатов? И, с другой стороны, как объяснить, что их кучер не подумал даже упомянуть о нем? Самое важное для артистов – в течение ближайших суток добраться до Сан-Диего, где они получат ключ к загадке, даже если Калистус Мэнбар не соизволит ее разъяснить.

Между тем эта странная личность опять пускается в словоизвержения, но явно не желает сообщать никаких более точных сведений.

– Господа, – говорит он, – мы подошли к Тридцать седьмой авеню. Обратите внимание на изумительную перспективу! В этом квартале тоже нет лавок, магазинов и уличного движения, свидетельствующего о торговой деятельности. Только особняки и частные квартиры, но у здешних жителей капиталы помельче, чем у обитателей Девятнадцатой авеню. Здешние рантье имеют миллионов десять-двенадцать…