А Европу мы не обижаем.

Князь заходит, хромая, с клюкой,

Несуразный и злой человечек.

Вот такой, вот такой, вот такой —

И отец, и судья, и ответчик.

Держит в памяти крепче всего,

Как народ прокричал ему славу,

И как плечи дрожали его,

На себя принимая державу.

Он изрублен, коварен, жесток,

Обернётся то тигром, то змеем.

Он – один.

Пожалей его, Бог.

Мы другого пока не имеем.

Он нас задумчивостью лечит,

Неторопливый, мудрый снег.

Ведь каждый русский человечек —

Отчасти снежный человек.

Мороз проглатывает речки,

Берёт Европу в оборот.

А мне тепло на старой печке.

И хрен меня тут кто найдёт.

Мне надоело спорить с жизнью

И со жлобами пить вино.

Пущай живут в капитализме,

Мне тут, на печке, всё равно.

Пусть отбирают всё до крошки,

Отдам и ручку, и тетрадь.

Но грустный снег в моём окошке

Никто не может отобрать.

И в час, когда я отстрадаюсь,

Покинув тягостную плоть,

Я русским снегом оправдаюсь

Перед лицом Твоим, Господь.

И Ты простишь мне хмель рассветов

И сигарет дешёвых смрад.

Поскольку снежных человеков

Осталось мало, говорят.

Когда замру

В оцепененьи сладком,

Тогда пойму,

Что, как бы ни писать,

За чёрным сайтом

И за серым сайтом,

За белым сайтом

Есть небесный сайт.

Он рассылает

Капли, зёрна, крошки

И жгучие снежинки серебра.

И там уже давно

Мерцают строчки,

Которые приснились мне вчера.

Мы долго падали с небес

К земле, трясущейся от гуда.

Стонала речка, плакал лес,

Когда мы падали оттуда.

Мы – нечисть, нежить. Мы никто.

Страшнее страха. Тьмы темнее.

Никто не спрашивал: «За что?» —

Оно Всевышнему виднее.

В провале средь зеркальных скал

Нас облепила гниль сырая.

Один рычал, другой рыдал,

Обличье зверя примеряя.

С тех пор мы – грешных душ ловцы —

Глядимся в зеркало всё реже.

Нам поклоняются жрецы,

На алтаре младенцев режа,

Чьи души примет Бог, любя,

За поколеньем поколенье.

Но каждый бы из нас – себя

Зарезал ради искупленья.

Плачь, павший ангел, лютый бес.

Неужто кровью захлебнёмся?..

…Когда мы падали с небес,

Мы думали – что мы вернёмся.

Коснётся крылом в одночасье:

– Будь счастлив, душа-человек!

Летит перелётное счастье

И перья роняет на снег.

И пёстрые, как папуасы,

Они замерзают в пургу.

Подходят к ним снежные барсы

И нюхают их на снегу.

И щурятся ветру вдогонку,

Рычат на своих же щенят.

Понуро отходят в сторонку

И нервно хвостами стучат.

А тот, что остался за морем,

Душа-человек, может быть,

Поймал перелётное горе

Да так и остался с ним жить.

В могиле неизвестного поэта,

В которую мы ляжем без имён,

Мерцают рядом свечка и комета,

Сроднившиеся после похорон.

Мы не прошли в анналы и в журналы.

Живя в тени, мы не отвергли тень.

Мы ляжем здесь —

Одни провинциалы

Из русских городов и деревень.

Смеясь, плутаем вдоль путей-дорожек

И крошим хлеб печали и страстей.

И, как ни странно,

Этих малых крошек

Хватает на прокорм России всей.

Я, Микушевич Владимир Борисович, родился в 1936 г. в г. Москве. Последующая моя жизнь долгое время была связана с Подмосковьем. На школьной скамье начал переводить немецких и английских поэтов, впоследствии к ним присоединились французские и итальянские. Пишу стихи по-русски и по-немецки, перевожу русскую поэзию на немецкий язык. Книги стихов: Крестница Зари, 1989; Бусенец, 2003; Сонеты к Пречистой Деве, 2006; Сонеты к Татьяне, 2008; Голуби-свидетели, 2013; Трёхстишия, 2016; Сам-Град, 2016.

Худ. проза: Будущий год, 2002; Воскресение в Третьем Риме, 2005; Таков ад, 2012. Философские эссе: Власть и Право. Соблазн и угроза тоталитарной демократии, 1998; Проблески, 1997; Пазори (в двух книгах), 2007.