Через лес, через дол, через долгую память мою.

Открываются дали и вижу я мать молодою,

И отец-молодец, с ним любая беда – не беда,

Каждым утром меня умывают живою водою,

Чтоб с меня худоба уходила, как с гуся вода.

Над землёю моей, над уснувшей с усталости Русью,

Над вороньим гуляньем, затеявшим суд-пересуд,

Сколько силы хватает, несут меня лебеди-гуси,

Сколько крика хватает, зовут мою память, зовут.

То дорога легка, то вокруг облака без просвета,

То дымком от печи, то пожаром потянет с земли,

Золотыми шарами и мёдом нас балует лето,

Серебром осыпают усердные слуги зимы.

Но не долг полёт, возвращенье всегда неизбежно,

Оборвётся забвенье, проститься и то – не успеть,

И смотрю я назад, и такая мне видится бездна,

Что оставшейся жизни не хватит её разглядеть.

Кто мне истину откроет,

Светом тьму посеребрит,

Не с того ли ветер воет,

Что душа моя болит.

Кто удержит равновесье?

Кто пошлёт благую весть?

Есть над нами поднебесье,

И земля под нами есть.

Отчего в ученье строгом

Ересь тлеет, как ожог:

То ли ходим все под Богом,

То ли все мы вместе – Бог.

Я стою пред образами,

Я держу в руках свечу,

И закрытыми глазами

Вижу дальше, чем хочу.

Вот и кончилось время прощаний,

Обустроен последний приют,

Мы уходим туда не с вещами,

Вещи дольше обычно живут.

Их удел средь завалов подённых

Дольше века из рук не сходить,

Чтоб ещё на земле нерожденных

И уже неживых породнить.

Чтобы утром в тягучем тумане

Слышал я сквозь столетний гранит,

Как у прадеда в чайном стакане

Колокольчиком ложка звенит.

Ни имён ни могил, будто прошлого нет,

Лишь по крови с землёю родство,

Но качнусь от того, что мне смотрят во след,

Оглянусь – за спиной никого.

Соберусь, распрямлюсь, как ходил на парад,

Только ветер и даль за спиной,

Но опять и опять чей-то чувствую взгляд,

Кто-то тихо ступает за мной.

Поколенья во мгле, не связать времена,

Дальше прадедов не заглянуть,

Но из вечности взглядом прикрыта спина

И начертан отеческий путь.

Нет, не всегда, лишь от случая к случаю

Вижу, сжимая виски,

В Царстве Небесном за тучей тягучею

Бабушка вяжет носки.

Нет, не всегда, только изредка-изредка

Вижу: со звёздных крылец

Смотрит в печали, как будто сквозь изгородь,

Как виноватый, отец.

Там, в небесах, перед взорами Божьими,

В вечной тоске по своим,

Молят они, чтоб родные, пригожие

Не поспешали бы к ним.

Спасенный небесною твердью,

Земною – затянутый в жгут,

Живу между жизнью и смертью,

Так многие нынче живут.

И в храмах по дням поминальным

Ловлю себя, как в ворожбе,

В старанье движеньем случайным

Поставить свечу по себе.

Не грехи это – слабости наши,

Не сумеешь простить – пожалей,

Все вкусили берёзовой каши,

Да не всем отпустили елей.

Бог простит, лишь бы люди простили,

Отстоимся в нужде и беде.

Дождь не даст задохнуться от пыли

И научит гулять по воде.

В этом городе пиво дешевле, чем чай,

И зимою зимы не бывает,

И орган поднебесный земную печаль

По сердцам, как вино, разливает.

В этот город весенний из лютой пурги

Я как будто бы с неба свалился,

Но по каменным плитам сверяя шаги,

Не жалею, что здесь не родился.

А люблю и жалею родимый свой край,

Где чуть дождь, сразу грязь по колено,

Где в суровой надежде на будущий рай

В молотилку летят поколенья,

Где тоска по утрам, хочешь плач, хочешь вой,

Но на всех – неделимая доля,

Я из пражской весны возвращаюсь домой,

Как бегут от свободы на волю.

Снег калёный, как будто казённый,

Как не крутишься, ветер в лицо,

В этом поле и хлебные зёрна

Прорастают лишь сорным словцом.

Потому здесь и вольному воля,

Что удел ни один не обжит,

И дорога до этого поля

Через это же поле лежит.