и входишь в яблоко всем яблоком глазным
тебя земля стирает словно складку
пощелкивающий утюг
пространство взгляда где ты еще не танкер
но уже не человек
Кто взапуски бежит в нем на прозрачном месте
блоха или гомункул —
и темя гераклита на ладони —
с живой водою огненная плошка —
птичья точка где тебе переливаться
из себя в себя
всеми монстрами совокуплениями зевсами
как оренбургский платок продернуть
сквозь кольцо лица
и в мать ложимся матерью зеленоглазой

РОЩА ЭВМЕНИД

/ЭДИП И АНТИГОНА В КОЛОНЕ/

 этот воздух беговой
 весь соловый легковой
 и шершень с губ слетает эвмениды
 и гул в груди гуляет и гулит
 и мы стволом с судьбой и солнцем слиты
 и лист со лба как крышка отлетит
 как саксофон кровь тяжестью прогнута
 и в танкере ребро длиной не достает
до горла серого и синего мазута
до выпуклых глазниц где соловей поет
 олень опять выходит из оленя
 и пустота из пустоты в просторный сад
 царь из царя колено из колена
 из девы дева и из брата брат
 облеплен полым воздухом из арки
 как полиэтиленом бьешь веслом
 и дышишь грудью порванной и жаркой
 и вестник длинногубый невесом
 и соловьи как трубы из органа
тебе поют из красного стакана
                 твой красен шаг
                 и бел твой путь
                 как матери
                 уста и грудь
ты втягивался как в пяту
улитки ласточка звенела
и уходила в высоту
луча что не отринул тела

«смерть приходит с конскою головой…»

смерть приходит с конскою головой
спеть хрустальную песенку
бабочки мать хлоя кружатся вокруг Пана
наподобие нимба Пан возбужден
        Вместо одной пушки на станции В.
        стоит другая Мы долго искали ту
        что стреляла по танкам
Когда плывешь вода прогибается
словно стеклянная женщина
Внезапно оглядываешься на прошлое
                              так быстро
что на затылок накладывается еще одно лицо
          вот так воровски и входит в кровь
настоящаяий рим с триумфом и Янусом арки
пропахшей мочой
а мальчики убивают друг друга снежками
           а он целует белые трусики
на лавочке в парке
          и что-то бормочет об антигоне
Волга стекает с затылка изменяя
разиных голубей вообще имена
и ты просто идешь по улице совсем как клерк
вцепившись в ржавую лиру ребер
          рассматривая что-то там
              звездной головой
то ли шепчешь что, то ли плачешь
это как есть стеклянные имена родителей
или грызть сахар звезды

СНИГИРЬ

Снигирь безрукий песнь поет суворов
нет им земли себя чтоб различать
вложить как слог губной как птичий говор
от плоти плоть – в земную эту пядь
нас нет покуда длится это лето
с войной и бабочками с тишиной
мы – то в чем это есть как омут света
вмещая все бездонной глубиной
сам дрозд и я с дроздом дружу милуюсь
и с ласточкой глоток воды делю
нелетны как они в крови взрываясь!
как хлопотны как стоят по рублю !
Суворов пой расти петущьим сердцем
Державин плачь всей розою грудной
снигирь поет придвинув небо цейсом
и флейта множит прах земли живой

СНЕГ

Белый снег падает на землю.
И лишь коснется —
не отличить черного быка
от вырытой могилы
даже на ощупь.

СНЕГ 2

Снег сыплется из глаз и из-под век,
из-под век Блейка сыплется снег и разлетается
по пространству и покрывает, и покрывает,
умножая и множа, жаля и изменяя,
и покрывает башню, шпиль над ней,
и покрывает часовые стрелки,
и барк в порту, на улице – коней,
стоящих в снеге, как на дне тарелки.
Снег сыплется из глаз и из-под век,
преображая Тейлора и Смита,
выбеливая шляпы, чуткий снег
покрыл равнины и летит сквозь сито
из глаз и век.
                      А Блейк застыл один —
он знает про окно восприятия, мистер
пророк, знает, что каждый видит