– Какой контракт? – не раз слышал Артем удивленные возгласы. – Речь идет всего лишь о собаке.

– О вашей собаке, – всегда отвечал дрессировщик, как правило, располагая к себе людей этой фразой. Он знал, что, добавь он еще одно слово, которое, бесспорно, следовало добавить, – и от этого расположения не осталось бы и следа. Он и не говорил его, но всегда повторял про себя: «О вашей бойцовой собаке».

Сегодня процедура подписания соглашения сторон заняла совсем немного времени. Девушка выслушала Артема со скучающим лицом и поставила автограф, даже не взглянув на содержание документа. Она не только всем своим видом демонстрировала дрессировщику, что именно думает обо всех этих нелепых предосторожностях, но и осмелилась произнести это вслух. «Ерунда», – сказала она, и такого выпада Артем оставить без внимания не смог.

– Рядом, Дзен, рядом! – громко командует он, периодически дергая и без того короткий поводок. Он водит за собой по периметру площадки огромного пса, не забывая раздавать поощрения и не переставая возмущенно бурчать себе под нос.

Ерунда! Фила бразилейро для нее ерунда! Все для них ерунда. И бультерьер, и кане корсо, и доберман, и даже мастино. Так, игрушки забавные больших размеров. Можно подумать, скажи таким собакам: «Пойди сюда! Стой там!» – и все, дело в шляпе. Ты – хозяин, твоя воля – закон, ослушание – невозможно. Чушь! Чушь собачья! Вот именно, что собачья. Чушь какая-то про собак, и больше ничего. Люди думают, что дрессированная собака – это робот, автоматически и беспрекословно выполняющий указания владельца. Они не понимают, что дрессура – это всего лишь умение договориться с животным. Причем собака не визирует контракт своей подписью и не платит неустойку в случае его неисполнения. Захочет иметь с тобой дело – будет слушаться, передумает договариваться – ни за что не заставишь. И откуда может Артем заранее знать, не решит ли однажды по совершенно неведомым причинам какой-нибудь бойцовый четырехлапый оболтус забыть обо всех достигнутых ранее соглашениях и попробовать остроту своих клыков не только на несчастных кошках, задиристых шавках или специальном костюме тренера, но и на теле собственных хозяев. Им это кажется ерундой? Что ж, хозяин, как говорится, барин. Только так кого угодно можно ерундой обозвать. Даже льва.

– Львы? Алексей Николаевич, это несерьезно. Это просто «Укротительница тигров» какая-то получается.

– Ну, не придумывай, – директор цирка недовольно нахмурился. – Ты все же потомственный дрессировщик. Можно сказать, профессионал своего дела, а не ассистентка мотогонщика.

– И все же львы...

– А что львы? Те же кошки.

– Да я с кошками всю жизнь на «вы».

– Что же мне, тебе Куклачева из Москвы в учителя выписывать? Давай, Артем, не трави душу. Если не ты, то никто. Что мне прикажешь делать: Кузнецовых просить или Байарасовых? У одних голуби, у других мартышки. Нет, Тем, кроме тебя, других кандидатур нет. Или бери в нагрузку к пуделям львов, или будем хищников по зоопаркам распределять.

– Как по зоопаркам? Они же еще не старые, их рано с арены списывать. Да и номер такой жалко из программы убирать.

– Так и я о том же.

– Не знаю, Алексей Николаевич, не знаю.

– Послушай, Артем. – Директор встал из-за стола, неторопливо подошел к сидящему напротив молодому человеку, по-отечески положил ему руку на плечо. Имел полное право: Артему было всего двадцать пять, директор знал его с пеленок. – Я тебе не говорил никогда. Мне и сейчас нелегко, но придется сознаться: твой отец ведь просил у меня львов.