– Прикинемся американцами? – по-своему понял меня Влад.

– Только не американцами. Здесь янки на дух не выносят… А карабин придется закопать.

Мне показалось, что Влад безоговорочно согласился со мной, потому что продолжал молча пялиться на брожение цивилизации. Однако спустя мгновение его рука приблизилась к карабину и ухватилась за цевье.

– Карабин не отдам. Без него нас сожрут, как цыплят.

Я раскрыл было рот, чтобы объяснить, насколько опасно болтаться по колумбийским поселкам с оружием, как Влад вдруг толкнул меня в плечо и кивнул:

– Посмотри! Там каждый второй мужик с винтовкой ходит.

Он встал, отряхнул колени и взвалил чемодан на плечо.

– Первым делом я куплю большую хозяйственную сумку, – проворчал он. – А этот гроб выкину.

«Когда же это закончится!» – подумал я и, словно конвоируя, пошел следом за Владом.

Мы спускались не по дороге, а по косогору, поросшему кустарниками и усеянному круглыми, как футбольные мячи, булыжниками. Влад, расставшись с надежной оболочкой джунглей, почувствовал себя цыпленком, вылупившимся из яйца, и потому сжался, втянул голову в плечи, словно пытался уменьшиться в размерах. Чахлые кусты нас не спасали; мы шли, как по подиуму. Людям, находящимся внизу, достаточно было приподнять голову, чтобы увидеть нас, и меня не покидало чувство, будто весь поселок следит за нами, и все прекрасно знают, кто мы такие и что с собой несем. Влад, тщетно надеясь на моральную поддержку, часто оглядывался и одаривал меня жалкой улыбкой. Я был слишком напряжен, чтобы изображать на лице радость, и, сдувая с кончика носа капельки пота, опирался на карабин, как на посох.

Когда, наконец, мы спустились вниз и смешались с пестрой толпой, Влад расслабился, быстро освоился в толчее и смело пошел к торговым рядам, даже изредка прикрикивая на смеси русского с английским: «Посторонись! Path! Дорогу!» На нас никто не обращал внимания. Все были охвачены ожиданием какого-то значительного события, и люди, толкая впереди себя повозки с клетками и ящиками, плотным потоком двигались к причалу. Крепкий запах пота, табака и конского навоза витал над базарной площадью. Пыль, поднятая десятками ног и копыт, щекотала ноздри. После того как меня дважды двинули по голове тяжелой поклажей, я с нежностью вспомнил про ароматный воздух сельвы и стерильные прикосновения прохладных листьев и лиан.

Влад приободрился. Его неуверенность сняло как рукой. Он уже шел по базару походкой опытного оптовика, глядя поверх голов и шляп на бамбуковые палатки и прилавки, обвешанные тряпками и заветренными кусками мяса. Я же чувствовал себя так, словно шел по минному полю. Черный чемодан покачивался в руке Влада. Я следил за руками прохожих. Темные, с выбеленными ногтями, как будто снабженными слабой подсветкой, с перстнями и браслетами, они проносились мимо чемодана. Я знал, что в любое мгновение одна из этих рук может коршуном спикировать на чемодан, вырвать его и унести в толпу, и я должен буду разыграть сцену, неловко споткнуться, упасть Владу под ноги, чтобы помешать ему кинуться за похитителем.

– Как тебе это нравится? – спросил Влад.

Он остановился под выгоревшим брезентовым навесом, кивая на стопки островерхих соломенных шляп. Я рассеянно скользнул взглядом по прилавку. Узколицый продавец, безостановочно разглаживая пальцами тонкую полоску черных усов, словно они были фальшивыми и никак не хотели приклеиваться, оживился и стал торопливо раскладывать шляпы на прилавке, словно одноразовые картонные стаканчики.

– Только для вас, господа! Лучшие шляпы из Боготы! Флоренсийская соломка! Не рвется, не горит и не пропускает воду. Всего десять песо!