Она принесла на подносе две чашки черного кофе, молочник, сахарницу и две ложечки. Опустив поднос на низкий столик перед камином, она села напротив Гурни в такое же кресло, как у него. Ни он, ни она не промолвили ни слова, пока не добавили себе в кофе молока и сахара, отпили по первому глотку и откинулись на спинки кресел.

Полетта держала чашку обеими руками – то ли чтобы не пролить, то ли пальцы грела. Губы у нее были крепко сжаты, но чуть подергивались.

– Вот теперь пусть льет, сколько угодно, – промолвила она с внезапной улыбкой, точно пыталась прогнать напряжение звуками своего же голоса.

– Меня заинтересовал «Ивовый покой», – сказал Гурни. – Любопытная, должно быть, у него история.

История кладбища ничуть его не волновала, но Гурни думал, что, разговорив собеседницу, коснувшись темы полегче, сумеет перекинуть мост к более щекотливым материям.

За следующие пятнадцать минут Полетта изложила ему философию Эммерлинга Спалтера. Гурни счел эту философию эскапистским вздором, только в хитроумной упаковке. «Ивовый покой» был вовсе не кладбищем, а последним пристанищем. И на могилах размещали лишь дату рождения, не указывая дня смерти, ибо все мы рождены для жизни вечной. Клиентам «Ивовый покой» предоставлял не могильные участки, а домашние – уголки природы с травой, деревьями и цветами. Каждое владение было рассчитано не столько на одиночек, сколько на семью, причем на несколько поколений, а почтовые ящики у входа в каждое владение призывали еще живущих родственников оставлять своим дорогим ушедшим открытки и письма. (Раз в неделю конверты вынимали, сжигали на маленькой переносной жаровне прямо на участке и зарывали в землю.) Полетта на полном серьезе утверждала, что все в «Ивовом покое» воспевает жизнь в ее бесконечности, красоте, тишине и уединении. Насколько мог судить Гурни, «Ивовый покой» должен был наводить на мысли о чем угодно, кроме смерти. Этого, впрочем, он говорить не стал. Пусть Полетта продолжает рассказывать.

У Эммерлинга и Агнесс Спалтер было трое детей, двое из которых умерли от воспаления легких еще в колыбели. Выжил один лишь Джозеф. Он женился на женщине по имени Мэри Кроук.

У Джозефа с Мэри родилось двое сыновей, Карл и Йона.

Гурни заметил, что одно упоминание этих имен мгновенно сказалось на тоне голоса и выражении лица Полетты. Губы у нее снова начали еле заметно подрагивать.

– Мне говорили, они хоть и братья, но очень различались, – пустил он пробный шар.

– О да! Черное и белое! Каин и Авель!

Она замолкла, гневно уставившись куда-то внутрь себя, в какое-то давнее воспоминание.

– Сдается мне, – осторожно заметил Гурни, – с Карлом было нелегко работать.

– Нелегко?

С губ Полетты сорвался короткий горький смешок. Она на несколько секунд прикрыла глаза, а затем словно бы пришла к какому-то решению, и слова хлынули из нее потоком.

– Нелегко? Позвольте кое-что объяснить вам. Эммерлинг Спалтер разбогател, покупая и продавая большие участки земли в штате Нью-Йорк. Свой бизнес, свои деньги и талант их зарабатывать он передал сыну. Джо Спалтер был копией отца, только крупнее и крепче. Совсем не из тех, кого захочешь иметь во врагах. Но им хотя бы руководил здравый смысл. С Джо можно было иметь дело. Он был честен – на собственный, грубый лад. Не добр, не щедр – но честен. Именно Джо нанял моего мужа управляющим «Ивового покоя». Это было… – На несколько секунд вид у нее сделался совершенно отсутствующий. – Ох ты, господи, до чего быстро летит время. Это было пятнадцать лет назад. Пятнадцать.

Она посмотрела на свою чашку, словно дивясь, что все еще держит ее, и аккуратно отставила на стол.