Матвей замер посреди комнаты, не сводя глаз с пистолета.

— Клянусь, — выдавил он.

— Спокойной ночи, мой самый-самый любимый человек во вселенной. Да, и учти, если я никого не найду, то вернусь жить к вам с мамой и буду проедать тебе плешь до скончания века.

— Любовь сама тебя найдёт, родная. Ты обязательно будешь счастлива.

Матвей положил телефон и подошёл к окну. Раздвинул шторы и отворил балконную дверь, впуская пасмурную сентябрьскую ночь. В камине догорали дрова. С балкона двухэтажного дома открывался вид на озеро, окружённое вековыми соснами. Звенящая тишина изредка нарушалась всплесками воды, а воздух был пропитан пряным ароматом хвои.

«Лёгких путей не бывает», — сколько раз в жизни Матвей сам говорил эту фразу, но сил бороться больше нет. И не сил, скорее, а желания. Внутри поселился вакуум, который требовалось заполнить добрым и вечным. «Вот ведь Геля!» — Матвей выдвинул ящик стола и наткнулся на маленькую икону Иисуса Христа. Она принадлежала ещё его маме. Закрыл глаза и задержал дыхание. В воспламененном мозгу пронеслось давно забытое: «Отче наш, иже еси на небесех…» Матвей прошёл в гардеробную и скинул официальный костюм, в котором ещё час назад собирался отправиться в мир иной. Он надел джинсы, чёрный кашемировый свитер, кожаную куртку, кинул в дорожную сумку документы, бритву, смену белья и вернулся в кабинет. Сердце ухало, как филин в ночи, но тело будто потеряло в весе. Матвей убрал пистолет в кобуру и надел её на ремень, фото и блокнот положил в карман сумки.

У ворот Матвей оглянулся. В свете фонаря дом показался чужим. Он и правда стал чужим. Ирина за спиной Матвея продала его. «Может ты и правильно сделала, что избавилась от него его. Мы никогда не были здесь счастливы. Я отдал бы жизнь, чтобы отмотать лет двадцать назад и вернуться с тобой в маленькую комнату на Лиговке». Матвей дрожащими руками запер калитку, зашвырнул ключ в кусты и, подняв воротник, быстро зашагал к шоссе. 

***

Непростую историю доктора Равика Геля сегодня не читала. Она устыдилась невольного вранья, погладила шероховатую обложку книги и вернулась в комнату. Светозар лежал на постели голый, закинув руки за голову. В полумраке мигающей новогодней гирлянды, его тощее белесое тело смотрелось забытой мартовской ёлкой. «С ребятами на гастролях порой приходилось переодеваться в одной комнате, но как может не манить тело будущего мужа? О, боги! У меня больше не поворачивается язык назвать его любимым. И это мой первый раз?! Хорошо, что у него ничего не вышло. Да мы просто созданы друг для друга!». — Геля подняла с пола ажурный комплект белья, купленный в Японии для особого случая. 

— Что так долго? Давай ложись. Попробуем сейчас по-другому пробить твою броню. — Светозар повернулся на бок и похлопал ладонью по смятой простыне. 

— Отцу плохо, — Геля выдернула из розетки вилку гирлянды и включила большой свет. — Отвези меня в Зеленогорск, пожалуйста.

— А что с отцом? — Светозар закатил глаза и перекатился обратно на спину.

— Боюсь, опять сердце прихватило.

— Боишься или прихватило?

— Боюсь! Он ведь не скажет никогда. Бракозябрик, давай прокатимся, пожалуйста.

— Сделай мне хорошо и прокатимся, — Светозар глазами указал на свое мужское достоинство.

— Что ты имеешь ввиду? — Кровь прилила к щекам Гели.

— У меня спермотоксикоз уже, вот что, — разозлился Светозар. — Давай попробуем познать тебя с другой стороны. 

Гелю будто кинули в ледяную прорубь.

— Уходи! — Она потуже затянула пояс на шелковом халате.

— Уверена? — Светозар сел на постели и с вызовом взглянул на неё.