Матвей набрал номер Гели. Эхо гудков показалось ему бесконечным.
— Папа? — тревожно ответила дочь.
— Геля, дорогая, просто захотелось услышать твой голос. — Матвей бросил взгляд на часы, стрелки сошлись на двенадцати. — Не разбудил тебя?
— Нет, перечитываю «Триумфальную арку» и вряд ли усну до утра.
Затаив дыхание, Матвей вслушивался в грудной, хрипловатый голос Гели.
— Ремарк… Как продвигаются дела со свадьбой? Как Светозар?
— Нормально, — коротко бросила она и словно потеряла интерес к разговору.
— Что-то не слышу радости.
— Просто устала немного, — её голос дрогнул.
— Дело не в усталости, сама прекрасно знаешь, — вздохнул Матвей, собираясь с духом. — Прости, если сделаю больно, но молчать больше нет сил, весь год об этом думаю.
— Режь, чего уж, — тихо смирилась Геля.
Он представил, как дочь села на постели, поджав под себя ноги и опустив плечи. В такие минуты она напоминала изваяние Русалочки в Копенгагене.
— Ваши отношения похожи на шашни двух черепах за час до анабиоза. Ты должна светиться от счастья при одном воспоминании о любимом человеке, а на тебе лица нет, стоит завести речь о Светозаре. Может, он и хороший человек, но не твой. Бросай его! Любовь — это одержимость человеком. Обоюдное беспамятство от страсти. Тогда — хоть на край света. Замуж не нужно идти из чувства долга и безысходности. Тебе же еще даже не четвертак, вся жизнь впереди!
— Страсти в романах, а мы с Бракозяброй просто ещё не были близки. Может из-за этого проблемы?
— Пф! Я очень ценю твои моральные устои, но век, когда жених невесте до свадьбы лишь край подола целовал, давно канул в лету. Боюсь, первая же ваша близость лишь усугубит проблему. Когда нелюбимый человек в постели поцелует — вообще свихнёшься. Твоя мама подарила мне счастье. Я и помыслить не мог о другой женщине.
— Нет от неё вестей? Неделя прошла.
— Как в воду канула.
— Что между вами произошло, можешь мне рассказать?
Матвей достал из бара бутылку коньяка и налил треть бокала. Маслянистый напиток обжёг глотку.
— Ирина вбила себе в голову, что я изменяю ей. Милиция выяснила, что на её имя были заказаны билеты до Нью-Йорка, но на рейс она не зарегистрировалась. Машину не нашли. Могу предположить, что она рванула к Светке в Геленджик. И в море покупаться, и меня проучить. Пару раз она уже проделывала такие штуки. Ревнивица почище шекспировского мавра.
Смех дочери прозвучал как любимая мелодия, и на душе просветлело. Захотелось самому поверить в только что рассказанную небылицу. Прощальное письмо Ирины вместе с заявлением о разводе лежало в кармане его пиджака и жгло сердце почище опустевших счетов и проданного за спиной дома.
— Солнышко, пообещай, что бросишь этого напыщенного индюка.
Повисла неловкая пауза.
— Я сама уже подумываю о расставании… Странный привкус от нашего разговора, ты как будто прощаешься. Что-то случилось? Снова сердце? Я сейчас приеду.
— Нет, детка, все в порядке. — Матвей прошелся по кабинету, снимая напряжение: «Лучше бы я написал ей письмо». — Как на работе?
— Нормально на работе! — оборвала Геля. — Ты обманываешь! Зачем? Я уже не маленькая. Почему ты не доверяешь мне?
— Геля, поверь, я не просто так держу тебя подальше от своих дел. Меньше знаешь — дольше живешь. Так сейчас говорят.
— Ого!
— Прости, мне нужно ещё поработать. Только, пожалуйста, пообещай, что позволишь какому-нибудь более достойному парню окольцевать тебя.
— Тогда и ты пообещай… Нет, лучше поклянись, что не сделаешь ничего такого, что заставит меня плакать. Простых путей не бывает в жизни.