Кайра, как и Мик, никогда не верила в байку про большой, некогда затонувший остров и его мудрую правительницу Удачу, которая с тех пор бороздила моря, в поисках нового прибежища. У обоих слишком сильно развито критическое мышление – иначе успеха в этой жизни не добиться, ведь придётся растратить его на веру в разные глупости. Они не верили, но откровенно и всегда пользовались сходством Мика с Удачей. Тем неожиданнее оказалось, что Удача не просто легенда, а человек из плоти и крови. Человек, которому уже много сотен лет, а смотрелся он по-прежнему лет на сорок. Выглядела Удача в точности так, как её изображали на фресках и картинах во всех уголках Скарры – высокая, с длинными волнистыми светлыми волосами, улыбающаяся, красивая. Не узнать её оказалось попросту невозможно – как оказалась, на подавляющем большинстве изображений художникам удалось с детальной точностью передать каждую чёрточку.

Мик с Кайрой молча отправились по тропинкам через внушительный сад во дворец Удачи.

Дворец располагался на вершине холма, откуда открывался опьяняющий вид на бесконечные воды Скарры. Временами деревья расступались, супруги видели безбрежную гладь, которая всегда их манила и звала, которую они всегда считали домом.

Оба мечтали туда вернуться и оба понимали, что теперь это зависело исключительно от желания Удачи.

А Удача, мало того, что забрала разбитый «Резвый», так ещё и запретила сыну с женой покидать территорию дворца и видеться с кем-либо без её разрешения.

Мик с Кайрой задыхались в золотой клетке. Оба хотели вырваться, но даже этого не обсуждали. Не понимали, зачем и куда вырываться…

***

Кайра осталась в саду, не желая лишний раз видеться с легендарной Удачей. Впрочем, мать-правительница Вириона тоже не испытывала любви к своенравной невестке.

Мик поднялся на второй этаж, прошёл через сеть залов, наконец, оказался на балконе, где его ожидала мать.

С балкона открывался прекрасный вид на бескрайние воды Скарры. Тёплый ветерок дул в лицо, доносил с собой запах открытой воды, пьянил сильнее сейла3.

Возле входа стояла прислуга, ожидала любой команды Удачи. Мать Мика сидела в плетёном кресле. Держала в руках маленькую чашку с настолько крепким кофе, что у неподготовленного человека сердце остановится от подобного напитка. Все её туники расшиты золотыми нитями. Длинные витиеватые локоны, как всегда, спадали на плечи. Удача смотрела вдаль, делала крохотные глотки кофе и о чём-то размышляла. А может, и просто наслаждалась шикарным видом.

– Кайра сказала прийти, – сообщил капитан.

– Мы, кажется, с тобой заключили соглашение, что ты будешь называть меня «мамой», – сказала правительница Вириона. – Я, знаешь ли, очень расстраиваюсь, когда дети величают меня по-иному, или пытаются не называть никак. Пойми – это краеугольный камень наших отношений.

– Прости… мама, – выдавил Мик, у которого это слово раздора неизменно застревало на языке.

Он прошёл и опустился во второе кресло, скрипнувшее под ним. На столике, между ним и матерью, стояла ещё одна чашка, но пустая. Прислуга ожидала команды, чем её наполнить. Мик бы желал сейлом, но об этом напитке на острове Удачи никто ничего не знал – здесь готовили иные алкогольные напитки, некоторые из них были до того забористые, что даже свободные моряки,4 попробовав их единожды, более не решались.

Несколько мгновений Мик размышлял, что бы выпить, но быстро понял, что не желает ничего. Точнее, желает одного – поскорее свалить с этой встречи. Куда угодно, но подальше от Удачи. От матери шла настолько мощная энергетика, что рядом с ней хотелось упасть на колени и зарыться в траву или запрыгнуть на дерево, чтобы спрятаться в листве. Мик неуютно ощущал себя рядом с родительницей. От неё так веяло силой, что не хотелось находиться рядом. От первозданной, дикой мощи, скрытой в этой на вид хрупкой женщине, Брата Удачи, многое повидавшего, пробирало холодным потом. Звериным чутьём Мик ощущал – эта мощь губительна для всего. От этой дикой силы нет защиты. И то, что он сын, лишь давало ему малую толику привилегий. Любое неверное действие могло привести к непредвиденным последствиям. Мик это чувствовал по холоду в голосе матери, по её отношению, как к забавной зверушке, по тому, что она посадила его в золотую клетку.