– Извини, – прохрипел он.

– Твои извинения меня больше не устраивают, – ответила жена.

– Анна…

– Нет, Бенни, хватит. Больше я на это не пойду, – без всякого выражения произнесла она.

– Господи, Анна! – Он протянул к жене руку, увидел, как дрожит рука. Алкоголь еще не до конца выветрился. Когда он попытался положить ей руку на плечо, она отстранилась. Только тогда он заметил, что губы у нее распухли и уже начинают приобретать багровый оттенок.

– Все кончено. Семнадцать лет! С меня хватит. У всякого терпения есть предел.

– Анна, я… это все виски, ты ведь понимаешь, я не собирался делать ничего плохого. Бога ради, Анна, ты ведь понимаешь, что вчера это был не я…

– Бенни, вчера ночью твой сын помог тебе встать со стула. Помнишь? Знаешь, что ты ему сказал? Ты помнишь, как ты ругался и богохульствовал, пока у тебя не закатились глаза? Нет, Бенни, ничего ты не помнишь – и не вспомнишь никогда.

Знаешь, что он, твой сын, сказал тебе? Когда ты валялся с разинутым ртом и храпел, а от тебя разило спиртным? Знаешь? – Она готова была расплакаться, но сдерживалась.

– Что же он сказал?

– Он сказал, что ненавидит тебя. Гриссел задумался.

– А Карла?

– Карла заперлась в своей комнате.

– Анна, я поговорю с детьми, я все исправлю. Они знают, что я пью из-за работы. Они знают, что на самом деле я не такой…

– Нет, Бенни.

Он уловил в ее голосе нотки какой-то обреченности, и сердце у него сжалось.

– Анна, не надо!

Она даже не взглянула на мужа. Кончиком пальца провела по вспухшей губе и отошла от него.

– Именно так я и говорила им всякий раз, оправдывая тебя: во всем виновата его работа. Он хороший отец, просто у него работа такая, вы должны понять. Но больше я тебе не верю. И самое главное, дети тебе больше не верят… Потому что это все-таки был ты, Бенни. Ты! Другие полицейские тоже каждый день сталкиваются с похожими вещами, но не напиваются в стельку. Они не орут, не ругаются, не ломают мебель и не бьют жен. Все кончено, Бенни. Окончательно и бесповоротно.

– Анна, я брошу пить, ты знаешь, я ведь уже бросал. Я могу бросить… Ты знаешь, что это в моих силах.

– Да, ты бросал, а как же… На сколько тебя хватило – на шесть недель? Да, шесть недель – твой личный рекорд. Но моим детям этого мало. Они заслуживают большего. Да и я… я тоже заслуживаю большего.

– Наши дети… Наши…

– Пьяница не может быть отцом.

Его затопила волна жалости к себе. Страх.

– Анна, я ничего не могу поделать! Я ничего не могу поделать! Я слаб, ты нужна мне. Прошу тебя, вы все мне нужны – без вас я не смогу жить!

– Ты нам больше не нужен, Бенни. – Она встала, и он увидел за ее спиной, на полу, два чемодана.

– Ты не можешь так со мной поступить! Это мой дом! – В его голосе послышались умоляющие нотки.

– Хочешь, чтобы мы пошли на улицу? Выбирай: либо ты, либо мы. Больше мы не будем жить под одной крышей. У тебя есть полгода, Бенни, – вот и все, что мы можем тебе подарить. Шесть месяцев на то, чтобы сделать выбор: мы или выпивка. Если сумеешь продержаться трезвым, можешь вернуться, но учти: полгода – твой последний шанс. С детьми можешь видеться по воскресеньям. Приезжай за ними, но только трезвый! Если от тебя будет пахнуть спиртным, я захлопну дверь перед твоим носом. В пьяном виде можешь даже не приходить – не трудись.

– Анна… – Он чувствовал, как в нем вскипают слезы. Не может она так с ним поступить; она понятия не имеет, как ему тяжело!

– Бенни, избавь меня от лишних разговоров. Я знаю все твои штучки. Мне вынести твои чемоданы или ты вынесешь их сам?

– Мне нужно принять душ, помыться… Я не могу выходить на улицу в таком виде.