– поразилась она. – Где? Зачем? Васечкин – зачётный чел? Это что значит? Всё будет шикос?
– Что он хотел сказать, Маша? – спросил папа. – Я постоянно, как ты знаешь, работаю с русским языком, но тут чего-то, честно говоря, не понял. А ты?
– Я тоже совсем не всё поняла, папа, – развела руками Маша. – Но я, кажется, догадываюсь, о чём тут речь.
Утром Петров шёл в школу. Тревожное чувство по-прежнему не покидало его. Он, конечно, доверял своему лучшему другу, но тем не менее, поди знай, как Маша отнесётся к письму. А вдруг она не поверит, что это он сам написал?! Или ей что-то не понравится… Васечкин, конечно, постарался, но всё же мало ли что…
В разгар этих раздумий и раздался за его спиной Машин голос:
– Вася! Петров!
Петров остановился. Маша его догнала, они пошли рядом.
– Привет, Маша, – осторожно сказал Петров.
– Привет! – ответила Маша. – Я прочла твоё письмо. Почти ничего не поняла. Ты что, не можешь нормальным языком разговаривать? Обыкновенно. По-русски.
– Могу, – покраснев, пробормотал Петров.
– Так в чём тогда дело? – удивилась Маша. – Чего ты хотел сказать-то?
– Ну… – начал было Петров и тут же осёкся.
– Что «ну»? – нетерпеливо спросила Маша.
Петров внезапно решился.
– Просто ты мне очень нравишься, – выпалил он. – Вот.
– Понятно, – повела плечиком Маша. – Так бы и написал. Ты мне тоже нравишься.
– Правда? – просиял Петров.
– Ну, конечно! А чего тут такого?
– Да ничего! – ответил сияющий Петров. – Ты права. Ничего такого.
Так, сияя, Петров и пришёл в класс. Через минуту рядом с ним уселся Васечкин.
– Ну чего? – спросил он первым делом. – Сработало? Давай колись! Я же вижу, как она теперь на тебя смотрит.
– Что ты там накалякал?! – набросился на него Петров. – Чуть всё не испортил. Эх ты, Сирано де Бержерак! Она ничего не поняла.
– Чего ты разорался-то? – защищался Васечкин… – Я ж как лучше хотел. И потом, ты ж читал письмо! Чего ты молчал, если тебе не понравилось?
– Потому что я тебе поверил, что ты знаешь, что делаешь!
– Никто тебя верить не заставлял! Взял бы и сам написал.
– Вот и напишу. Тебя не попрошу!
– Ну и пиши, писатель!
– Не хуже тебя!
– Это мы ещё посмотрим!
– И смотреть нечего. Всё и так видно.
– И что тебе видно, интересно?
– То, что надо, то и видно!
– Ну, скажи!
– Не скажу!
– Боишься?
– Ещё не хватало бояться!
– Ну тогда скажи!
– Просто не хочу!
– Испугался?
– Сам испугался!
Они препирались таким образом весь урок географии. Эмма Марковна даже замечание им сделала. А после звонка на перемену Петров первый протянул другу руку.
– Ладно, – сказал он. – Мир!
Друзья зацепились мизинцами и хором произнесли:
– Мирись, мирись, больше не дерись!
После чего разняли руки, и на этом инцидент был исчерпан.
Так у них повелось с первого класса, и с тех пор они свято соблюдали эту детскую традицию примирения.
Глава третья,
в которой Васечкина опять накрывает, а Петрову приходит в голову блестящая мысль
На большой перемене Маша, как ни в чём не бывало, опять о чём-то весело беседовала с Людой Яблочкиной.
Петров, пребывавший в изумительном настроении, повернулся к Васечкину, чтобы поделиться с ним интереснейшим наблюдением о том, как Маше идёт эта её новая причёска – конский хвост – намного больше, чем косички, и вдруг с удивлением увидел, что его друг смотрит куда-то застывшим, затуманенным взглядом. Петров проследил, куда вёл этот хорошо знакомый ему взгляд. Там, куда смотрел Васечкин, не было никого, кроме Маши и Люды.
«Неужели Васечкин втюрился в Люду Яблочкину? – подумал Петров. – Нет, не может быть! Он её еле терпит…»
И в этот момент Петрова осенило.