Разумеется, царь для него оставался царем, а не генеральным секретарем, прямых параллелей с современностью, как потом в «Иване Грозном», он не проводил и народу петровских времен от души сочувствовал, однако современность идеи своего исторического произведения не только не скрывал, но и открыто декларировал. «Петр Первый» должен был стать образцовым историческим романом, написанным методом социалистического реализма. Так его и восприняла критика, в 1930-е годы уже более чем доброжелательная к А. Толстому.

В романе, особенно в первых двух книгах (1930, 1934), еще в свете классовых представлений тех лет преувеличена роль купечества, торговых людей. Эпоха Петра неисторично оценивалась тогдашней советской наукой как открывшая путь прогрессивному буржуазному развитию России. На самом деле Петр делал ставку прежде всего на государственную централизацию, на сосредоточение всей власти в одних руках. Это, впрочем, показано Толстым убедительно. Вначале Петр, даже победив свою соперницу Софью, следует принципу феодального права – «царь сказал, а бояре приговорили». «Перемен особенных не случилось, – сказано в конце 4-й главы первой книги. – Только в кремлевском дворце ходил в черных соболях, властно хлопал дверями, щепотно стучал каблуками Лев Кириллович вместо Ивана Милославского…» Но тут же говорится, что купцы, откупщики, ремесленники в Москве и на Кукуе (то есть и русские, и приехавшие в Россию из-за границы), капитаны кораблей, конечно иностранных, «с великим нетерпением ждали новых порядков и новых людей. Про Петра ходили разные слухи, и многие полагали на него всю надежду. Россия – золотое дно – лежала под вековой тиной. Если не новый царь поднимет жизнь, так кто же?» В 5-й главе он уже добивается от Думы всего, чего хочет, лишь «еретика» Кульмана уступает патриарху для сожжения. В начале 7-й главы он еще решительнее. Бояре «видели, – спорь не спорь, у Петра все решено вперед. С трона не говорит, а жестко лает…» «И получилось, что боярская Дума преет здесь только порядка древнего ради, – вот-вот царь уж и без нее обойдется».

Действительно, царским указом, а «не боярским приговором» пятьдесят лучших дворян посылаются на учебу за границу. Съездив туда сам, Петр по возвращении с жестокими шуточками заставляет «двух богопротивных карлов» овечьими ножницами отрезать родовитым боярам бороды. С древних времен борода, волосы ассоциировались с мужеством и силой. «И Самсону власы резали…» – напоминает Петр. Этот библейский богатырь, остриженный во сне, лишился всей своей силы. Петр бреет бояр не только потому, что «в Европе над бородами смеются». Это жест символический, означающий полную потерю силы прежними всевластными правителями России.

«Ишь ты, – взялись дворянство искоренять!» – возмущается про себя Буйносов. Здесь историческая концепция А. Толстого также уязвима. Он, по сути, изначально не делает различия между вотчинниками и дворянами-помещиками, получавшими свои имения временно, за службу, тогда как весьма решительной мерой Петра была именно ликвидация принципиальной разницы между вотчинниками и помещиками. Петр назвал дворянами тех и других и всех заставил служить на государственной службе, военной или статской, открыл доступ в привилегированное сословие неродовитым людям, достигшим определенных чинов (хотя табель о рангах – одно из поздних нововведений Петра, оно за пределами хронологии романа). В соответствии с исторической истиной А. Толстой показывает, что сначала Петра в основном окружают наиболее деятельные люди знатных родов: князь-кесарь Ромодановский, Борис Голицын, Головин, Апраксины, Шереметев и другие. Потом «старые генералы», не справившиеся с новыми задачами, решительно потесняются незнатными людьми, среди которых самая выразительная фигура – Александр Меншиков.