Вечером, возвращаясь домой, Ира решила посидеть немного на скамейке у детской площадки возле подъезда. Не хотелось идти одной в пустую квартиру. Она посмотрела на свои окна на седьмом этаже. Темно, никого. Она подумала об этом с грустью, разочарованно, словно действительно собиралась увидеть там свет. Кто может там ее ждать? Папа и Игорь, сказала она сама себе. Готовят ужин, смотрят телевизор, говорят о футболе. Ждут ее, любимую дочь и жену. А ей самой остается только войти, отдаться уюту и покою. Ира грустно улыбнулась этим мыслям. Вдруг захотелось плакать и курить. Даром, что бросила полгода назад, глядя на папу. Курить, не плакать.

Сонливость к вечеру не прошла, наоборот, только усилилась. Ира чувствовала себя так, словно у нее сильный жар и все вокруг плывет, как во сне. Погода тоже не улучшилась. В мокрых сумерках загорались уличные фонари, тусклыми бледными звездами висели на изогнутых ножках опор. Ира сидела почти в полном одиночестве, если не считать одинокую молодую мамашу, которая, несмотря на холод и сырость, вывела на прогулку маленького мальчика. Малыш, потешный и пухлый в теплом комбинезончике, смешно и неловко ковырял лопаткой тяжелый слипшийся песок в песочнице. Мама сидела рядом на корточках, с улыбкой спрашивала ребенка о чем-то. Тот что-то звонко лепетал в ответ. Ира не слышала их разговора. Все звуковое пространство для нее заслонил скрип детской карусельки, стоявшей тут же, неподалеку, в метре от песочницы. Четыре пластиковых сиденья крепились к стальной раме, которая крутилась вокруг забетонированной в земле оси. На одном сидел человек, медленно отталкиваясь ногами, двигался спиной вперед. Карусель скрипела громко, натужно, словно ей было больно. От этого звука по коже бежали мурашки. Поначалу Ира даже не заметила незнакомца, слишком увлеклась разглядыванием окон, своими мыслями и матерью с ребенком. Из ступора ее вывел именно скрип, словно любитель каруселей пришел только что.

Ира пригляделась лучше. Сердце застучало, она подалась вперед. На карусели сидело длинное тощее тело, знакомое до боли. Сидело ровно и почти неподвижно, только ноги продолжали путь по кругу, задом наперед.

– Папа! – дрожащим голосом вскрикнула Ира и бросилась к нему. – Папа, как… что… почему… как ты здесь?..

Незаконченные вопросы, нелепые слова лились из нее, как рвота. Карусель замолчала, человек остановился. Поднял глаза, в упор посмотрел на дочь. Это он, без сомнений. Ушел из хосписа? Отпросился? Сбежал?

Одежда на нем висела, как на пугале. Та самая, в которой его забрали в субботу утром. Она шевелилась, шла волнами, словно под ней кто-то был. В доказательство этого появились черви, они лезли из папиных карманов, рукавов, из-за пазухи и воротника. Ира отступила, ее замутило. Отец подался вперед, силясь что-то сказать. Но вместо слов изо рта хлынули длинные извивающиеся нитки червей. Выкручивались, цеплялись за лицо, подбородок, лезли в нос, глаза, уши. Они лились потоком, раздували человеческое тело изнутри. Когда что-то громко хрустнуло и с влажным хлюпом упало на землю, Иру вырвало. Она стонала, не в силах открыть и поднять глаза. Когда приступ закончился, она вытерла рот ладонью и осмотрелась. Папа исчез так же, как и появился. Она снова заснула, не поняв этого.

В песочнице кто-то возился. Ребенка не было видно. Его закрыло собой материнское тело. Оттуда слышался только испуганный женский голос.

– Дима, – расслышала Ира, – Димочка… проснись. Не пугай маму.

Ира, шатаясь, встала. Переступила через лужу рвоты. Пошла к песочнице. Молодая женщина сидела прямо в песке, держа на руках спящего ребенка. Сонно гладила его по лбу, аккуратно трясла за тоненькие плечики. Мальчик лежал на спине и только вздрагивал, словно ему снилось что-то плохое. В сумерках, в свете фонарей Ира видела, как из-под длинных ресниц по щекам ребенка бегут крупные слезы. Когда она подошла ближе, малыш открыл глаза. Поднял пальчик, указал на небо.