– Как в Китае… – сказал я сам себе.

Чувствуя, что схожу с ума, вернулся в дом за резиновыми перчатками и пустым ведром. Сложил в него воробьев, отнёс к кучам и высыпал рядом с дохлым зайцем. Пламя занялось так же быстро, как и вчера.

Не став смотреть на огонь, я пошёл через поле, к деревянному строению. Это было необходимо. Почти так же необходимо, как и поход на кладбище. Снаружи это был простой дощатый амбар, в каких хранят сено или зерно. Таким он, вероятно, и был когда-то, но, сколько помню, он всегда пустовал. Сейчас как будто совсем и не изменился, всё так же стоит у самой кромки леса, чуть наклонившись на бок.

Подойдя к амбару, я долго стоял, не решаясь войти внутрь. Смотрел на вход, который раззявился передо мной беззубой пастью. Тут умер мой дед. Его нашли прямо здесь, сидевшего на скамье – прибитой вдоль стены широкой доске. Он зачем-то надел свой любимый пиджак с медалями, брюки к нему и лучшие, начищенные до блеска чёрные туфли. И пришел сюда умирать.

Нашёл его мой брат, который приехал в деревню, обеспокоенный тем, что дед не отвечает на звонки. Я тогда уже учился в столице на первом курсе. Брат рассказывал, что дед сидел, сложив руки на коленях и опустив подбородок на грудь, будто спал. Это было через два года после того, как пропала бабушка. Примерно в то же время, ранней осенью. После похорон я уехал и не возвращался сюда до вчерашнего дня.

Выдохнув, я всё же зашёл внутрь. Ничего особенного, те же дощатые стены с широкими щелями. Пространство внутри заросло высокой травой, стены густо оплела паутина. Потолок…

Подняв, голову, я застыл, как вкопанный. Небесная серость сочилась сквозь щели. Доски перекрытия медленно гнили, напитавшись влагой. С них свисало множество шнурков. Они были привязаны к гвоздикам в досках, а их свободные концы заканчивались петлями, в которые были просунуты маленькие, пожелтевшие от времени звериные кости. Кое-где виднелись высохшие птичьи лапы и черепа с разинутыми клювами. Кости раскачивались на слабом ветру, соприкасались, звонко стучали друг о друга, как колокольчики, призванные отгонять злых духов.

Я сел на скамью у стены, опустил лицо в ладони. Надо мной слабо покачивались и звенели кости. Последнее пристанище деда превратили в святилище. Наверняка сразу после похорон и моего отъезда.

Выйдя наружу, я, не оглядываясь, пошёл к дому. Серые облака быстро проплывали надо мной, лес за спиной шумел, шелестел и разговаривал. Ветер доносил оттуда мускусный запах животной шерсти, аромат листвы и хвои, едва уловимый смрад гнили и разложения. Вонь мертвечины, которая преследовала меня здесь уже второй день.

Зажжённая куча почти догорела, только продолжала дымить. Горка раскалённых добела углей пылала жаром. В траве я увидел дохлого барсука. Брезгливо пнул его носком сапога, отбросив к огню.

Время близилось к обеду. Похлебав наскоро разогретого супа, я снова отправился обыскивать территорию вокруг дома. Руки чесались от желания позвонить, маме или брату. Спросить, какого чёрта здесь вообще происходит? Неужели дедовы сказки оказались правдой? От осознания этого, от нахлынувших воспоминаний, меня бросало в дрожь.

Я так и не позвонил, отвлёкся на дела. В саду нашёл ещё одну дохлую лису. В старом, заваленном землёй колодце – здоровенного полуразложившегося зайца. Меня чуть не вырвало, когда я заглянул внутрь. Пришлось обмотать вокруг лица тряпку, вытаскивая труп длинным багром. В проволочном заграждении вокруг огорода запутался окоченевший скворец. На крыше деревенского туалета раскинул крылья чёрный грач. В бурьяне за сараем я отыскал свернувшегося калачиком мёртвого кота. Я сносил их всех к готовым мусорным кучам. Теперь не могло быть сомнений, что брат оставил их осенью не просто так. Они ждали меня.