— Уедем отсюда. Остановимся где-нибудь подальше, а вечером заберем мази, — устало проговорил я.

Мне определенно нужен отдых, нервы совсем не к дрыглам стали.

— Конечно, господин.

— И называй меня хотя бы милорд. Я второй сын лэрда, а не султан.

— Но госпо…

Договорить у Али не получилось. Сегодня какая-то погода волшебная или мир сошел с ума. Не прошли мы и двух шагов с лошадьми, как дорогу перегородил невысокий, плотный амрроканец в длинном одеянии. Из-под низко наброшенного капюшона показался только нос, затем мужчина настойчиво поманил нас в сторону. Дважды.

— Господин, мне разобраться? — обезьянкой из-за плеча выпрыгнул Али.

— Нет, я сам, — коротко ответил я и отпустил узды.

Незаметно для незнакомца я скользнул в складки бурнуса, нащупал рукоять кинжала и скрылся в переулке за одним из пестрых шатров. Магом загадочный незнакомец не выглядел, скорее измученным страдальцем: потрепанная борода с сединой и взгляд, очень похожий на мой. Резкие черты лица исказила внутренняя мука: словно человек передо мной решился на преступление, и когда он заговорил, я понял, что не ошибся.

— Вы чужеземец, — хриплый голос прорезался сквозь громкие выкрики людей.

Ни поклонов, ни приветствий. Любопытно.

— Очевидно же, — я пожал плечами и осторожно выудил кинжал, но был остановлен неожиданно властным движением. Ладонь незнакомца легла на мое запястье, черный взор впился в меня остро и жадно.

Вырываться я не спешил, однако несколько безобидных зеленых искр сказали о многом. Мужчина вздрогнул, но смело остался на месте.

— Слуга смерти, — выдохнул он.

Ненавижу подобные прозвища.

— Наполовину, — сухо сказал я. — Моя основная стихия — ветер, вторая — некромантия.

— Тогда помоги. Прошу тебя!

Незнакомец рухнул на колени раньше, чем до меня дошел смысл слов. Схватившись за полы моего бурнуса, амрроканец почти лбом ударился о землю. Впервые я видел, чтобы кто-то из гордых жителей Маракеша вел себя подобным образом в беседе с чужеземцами. Они, конечно, щедро поили и кормили, но в глубине души все равно недолюбливали представителей колонизаторов, что заполонили их родину.

— Послушайте…

— Меня зовут Карим Мехди, местный хаджа: лечу хворь, спасаю жизни. Девушка, с которой вас застали, мне как дочь.

Вернулось скребущее чувство вины, противно растеклась по языку горечь и ткань бурнуса начала давить на шею, как в напоминание к бездействию. Я попытался отступить, однако уважаемый лекарь не отпустил. На коленях прополз по присыпанной песком мостовой.

— Ясмин совсем молода. Девочку забьют насмерть на потеху кровожадным шайтанам в угоду амбициям отца!

— Подождите, — бесполезно, Карим Мехди меня не слышал. Я заметил несколько блеснувших слез в уголках глаз, когда он поднял голову.

Так смотрели отцы, провожая сыновей в последний путь. Их дети не вернулись с фронта, и горечь утраты постепенно заполняла сердце. Точно так же на меня смотрела та, кого я звал матерью. В последний наш разговор леди Юна МакГиннес впервые в жизни расплакалась. Она прощалась навсегда, и больше мы не виделись.

Я скрипнул песком на зубах и медленно выпустил воздух.

— Умоляю, спасите Ясмин! Заберите с собой, увезите подальше, — закончил Карим, когда мне удалось вернуть равновесие в душе.

— Послушайте, хаджа, — выдавил я с трудом. — Понимаете, о чем вы просите? Чужака вмешаться в местные обычаи!

— Вы маг, они послушают. Трусливые ослы боятся носителей дара Мудреца.

Карим замотал головой.

— И потом куда? — прошипел я. — Дальше что? Вмешаюсь в суд, который инициирован без всякого соблюдения прав человека, полезу в драку с гулями и местной стражей, а потом? Нас дружно посадят в тюрьму, что грозит нарушением договора между странами. Любой аристократ в Маракеше — представитель короля и обязан следовать законам, не вмешиваясь в решения властей касательно местных жителей.