Похороны в недрах солнца, пусть даже такого ущербного, как Светоч, – дело весьма нетривиальное, подумал я. То же самое, что пирушка в чреве кита или первая брачная ночь в притоне разврата.

Однако мысли мыслями, а вслух я произнес следующее:

– В каждой стране существуют свои погребальные церемонии, зачастую весьма оригинальные, но ни о чем подобном мне прежде и слышать не приходилось.

Фраза эта, произнесенная с должным пиететом и даже оттенком скорби, никакого скрытого смысла не имела, но Рябой истолковал ее превратно, приняв за невысказанное желание поучаствовать в прощальной церемонии.

– Ты можешь проводить наших сестробратьев в последний путь, – молвил он с редкой для тенетника благосклонностью. – Это весьма впечатляющее зрелище. Мало кому из чужаков доводилось созерцать его.

Честно признаться, такое предложение слегка ошарашило меня. Первый (и пока последний) полет над Ясменем оставил не самые приятные воспоминания. Журавль испытывает в небе одни ощущения, а лягушка, которую он несет в свое гнездо, – совсем другие. Однако отказ мог оскорбить Рябого, от которого зависела моя дальнейшая судьба. Делать нечего, надо соглашаться. Как говорится, дают – бери, зовут – иди.

Впрочем, мой ответ звучал достаточно уклончиво:

– Я бы не против. Но боюсь, что присутствие на столь горестной церемонии чужака может оскорбить чувства других тенетников.

– Любой чужак, не убоявшийся предстать перед божественным ликом Светоча, заслуживает уважения нашего народа. Да и для тебя самого это станет незабываемым событием. Не исключено, что, разделив нашу беду и приобщившись к нашей печали, ты превратишься в страстного приверженца нашего дела. Подобные случаи уже бывали. Служа не ради выгоды или спасения собственной шкуры, как другие, а ради убеждений, ты принесешь гораздо больше пользы.

Столь высокопарной речи мог бы позавидовать даже такой прирожденный трепач и лицемер, как вещун. Разница была лишь в том, что Рябой говорил совершенно искренне. Язва скепсиса и нигилизма не коснулась тенетников. Либо развитию этой интеллигентской заразы мешала опасность, постоянно висевшая над Ясменем, либо народ, не затронутый благами цивилизации, имел к ней стойкий иммунитет.

У папуасов не бывает скептиков, а среди тибетских горцев не найдешь нигилистов.

Короче, Рябой не оставил мне выбора. И я скрепя сердце согласился. На сборы мне было дано ровно столько времени, сколько понадобится тенетникам для того, чтобы сплести для своих мертвецов паутинные саваны.

Вещун охарактеризовал полученное мною приглашение как знак доверия. Впрочем, добавил он, это может быть какой-то коварный ход, связанный с дальнейшей проверкой моей лояльности. Когда в лицо полыхнет жар Светоча, во всем признаешься.

Яйцо пришлось оставить на попечение законного владельца (но при условии, что тот не будет прикасаться к котомке). Зачем рисковать такой драгоценностью, если еще неизвестно, вернусь ли я с погребальной церемонии. По словам вещуна, это было довольно рискованное предприятие, во многом зависящее от причуд ветра и капризов Светоча. Случалось, что в последний путь отправлялись не только покойники, но и похоронная команда.

Простились мы довольно холодно, и я поспешил к центру поселка, где тенетники-пряхи уже заканчивали пеленать трупы, а летуны распускали по ветру кудели пуха.

Сборы проходили быстро и деловито, без лишних сантиментов. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что тенетники хотят поскорее покончить с этим тягостным делом, но я-то знал, что их подгоняют совершенно иные соображения. Мертвецы таили в себе угрозу, только не знаю какую – действительную или мнимую.