«Так точно, господин полковник! Я знаю, что в дивизионе никто не выступит против большевиков. Отряд есаула Чернецова, куда бы я поступил, – не знаю где и в каком состоянии после смерти командира. Теперь, после смерти атамана, полагаю, что все рухнет, а сдаваться красным я не желаю и поэтому прошу зачислить меня в Добровольческую армию».

«Хорошо, сегодня же мы зачислим вас в списки, но вы останетесь на службе, а мы будем поддерживать с вами непрерывную связь, сообщите ваш домашний адрес и, даже уходя куда-нибудь, оставляйте записку, где вас можно найти».

Много позже я слышал, что у добровольцев был план, что если у нас произойдет полный развал, то попытаться всеми способами вывезти орудия из дивизиона.

Вышел я очень расстроенный, раздумывая обо всем происшедшем, а главное – об атамане Каледине. Мне неоднократно рассказывали, что вот привезут друзья какого-нибудь убитого чернецовца Петю или Мишу и жмутся в полутьме громадного собора, ожидая батюшку, чтобы отслужить панихиду. Вдруг слышат мерные шаги – это подходил атаман Войска Донского генерал Каледин и отстаивал всю панихиду, провожая одного из редких защитников Дона. Что думал, что чувствовал генерал, недавно командовавший многими десятками тысяч людей, присутствуя на отпевании и похоронах безусого воина Миши? Власть, поддержанная силой, – действительно власть, власть не поддержанная ничем, – ноль, а ему вручили власть и не поддержали. Что нужно было пережить, перестрадать, чтобы прийти к выводу, что единственный выход из положения с честью – это застрелиться?

В штабе – полная растерянность: «Сейчас мы совершенно не знаем, что будет дальше…» Вспоминаются события последнего времени: большой кулак перед носом полковника Попова, горсточка офицеров, отозвавшихся на призыв Чернецова, казаки-фронтовики, плакавшие и клявшиеся защищать Дон после речи атамана и разъехавшиеся по домам в первую же ночь, судья, у которого слезы катились по усам… Брожу по улицам, захожу к знакомым, всюду растерянность, а что будет завтра?

В дальнейшем, лично для меня, разыгрался такой вихрь событий, что распределить все точно по дням не могу, ведь с той поры прошло немало лет, изложу, как помню. На следующий день или через день, когда я явился на службу, то узнал, что получен приказ выслать взвод артиллерии из запасного дивизиона в Добровольческую армию на фронт за Ростов и это поручено сотнику Зипунникову. Я занимался в это время с казаками пешим строем и издалека видел, что Зипунников кричал на казаков, те кричали на него, а потом человек двадцать бросилось на сотника с кулаками, и он бросился от них, отстегивая на ходу кобуру револьвера. Получалось то же, что и при разоружении Хутунка.

Полковник Попов собрал в дежурной совещание из командиров батарей войсковых старшин Шульгина и Фарапонова и еще нескольких офицеров, где я не присутствовал, и к какому заключению они пришли – не знаю… Через день или два я пытался вести какие-то занятия с казаками. Подходит вестовой: «Полковник Попов просит вас к нему явиться». Прихожу в дежурную, полковник нервно шагает из угла в угол. «Думаете ли вы, что вы сможете вывести взвод в Добровольческую армию?» И добавил с улыбкой, которая была больше похожа на гримасу: «У вас какие-то там отношения с казаками…» Вся кровь бросилась мне в голову, и я был готов наговорить много по поводу «каких-то отношений» и за свои слова наверно бы попал под суд, но тут мелькнула мысль – да ведь это блестящий выход, чтобы уйти к людям, где есть дисциплина, а главное, где хотят биться с большевиками. Сдержавшись, я ответил: «Разрешите некоторое время на размышление?..» – «Хорошо, я буду здесь до шести часов».