– Да тише ты! – умоляюще произнес Гроувер. – Это мой, ну… мой летний адрес.

Сердце у меня ушло в пятки. У Гроувера был летний дом. Мне никогда и в голову не приходило, что его семья может быть такой же богатой, как и у других учеников Йэнси.

– Ладно, – мрачно ответил я. – Может, и загляну как-нибудь в твой особняк.

Гроувер кивнул.

– Или… или если я тебе понадоблюсь.

– А с чего это ты мне вдруг понадобишься?

Вопрос прозвучал резче, чем мне бы того хотелось.

Гроувер весь покрылся краской до самого кадыка.

– Послушай, Перси, правда в том… что я… я вроде как бы должен тебя защищать.

Я уставился на него.

Круглый год я ввязывался в перебранки и драки, чтобы оградить его от хулиганов. У меня даже сон пропал – так я беспокоился, что ему будет доставаться от ребят, когда меня нет. И тут вдруг он заявляет, что он мой защитник.

– Гроувер, – сказал я, – от чего конкретно ты собираешься меня защищать?

И тут у нас под ногами раздался оглушительный скрежещущий звук. Из-под приборной доски повалил черный дым, и весь автобус наполнился запахом тухлых яиц. Водитель чертыхнулся, и «грейхаунд», переваливаясь с боку на бок, съехал на обочину шоссе.

Несколько минут водитель, громыхая железом, копался в моторе, а потом сказал, что всем надо выйти. Мы с Гроувером потянулись к выходу вслед за остальными пассажирами.

Выйдя, мы оказались на проселочной дороге – место такое, что и внимания не обратишь, если тут не случится авария. С нашей стороны шоссе росли исключительно клены, и вся земля под ногами была замусорена тем, что выбрасывали из проезжающих машин. На другой стороне, через четыре полосы асфальтовой дороги, над которой дрожало полуденное марево, располагался старомодный прилавок с фруктами.

Разложенный на нем товар выглядел привлекательно: громоздившиеся друг на друга ящики с кроваво-красными вишнями и яблоками, грецкие орехи и абрикосы, кувшины с сидром в ванне на ножках, полной льда. Клиентов не было, только три старые дамы сидели в креслах-качалках под сенью кленов и вязали пару самых больших носков, которые я когда-либо видел.

Я имею в виду, что носки эти были размером со свитер каждый, но это определенно были носки. Дама справа вязала один из них. Дама слева – другой. Леди посередине держала огромную корзину с пряжей цвета электрик.

Все трое выглядели глубокими старухами, бледная кожа лиц сморщилась, как увядшая фруктовая кожура, серебристо-седые волосы покрывали белые косынки в горошек, костлявые руки торчали из рукавов выцветших хлопчатобумажных платьев.

Самое странное то, что все трое, казалось, смотрели прямо на меня.

Я поглядел на Гроувера, чтобы сказануть про них что-нибудь этакое, и увидел, что у моего друга аж вся кровь от лица отхлынула. И нос подергивался.

– Гроувер, – окликнул я. – Эй, парень…

– Скажи мне, что они не смотрят на тебя! Ведь смотрят же, разве нет?

– Да. Странно, правда? Думаешь, эти носки мне подойдут?

– Ничего смешного, Перси. Совсем даже не смешно.

Старая дама, сидевшая посередине, достала большие ножницы – золотые с серебром и длинные, как коса. Гроувер затаил дыхание.

– Пора садиться в автобус, – пробормотал он. – Пошли.

– Что? – переспросил я. – Да там сейчас настоящее пекло.

– Пошли! – Он распахнул дверцу и забрался внутрь, но я остался стоять на обочине дороги.

Странные дамы по-прежнему не сводили с меня глаз. Та, что посередине, перерезала пряжу, и, клянусь, я услышал лязг ножниц сквозь шум проезжавшего по четырем полосам транспорта.

Две ее подруги скатали ярко-синие носки, предоставив мне гадать, для кого же они предназначались – для Снежного Человека или Годзиллы.