Задачей воспитания, по Песталоцци, должно быть развитие способностей человека в соответствии с законами природы. Основа для этого – деятельность. «Глаз, – пишет Песталоцци, – хочет смотреть, ухо – слышать, нога – ходить, рука – хватать. Но также и сердце хочет верить и любить, а ум – мыслить». Деятельность в обучении должна принимать форму упражнения.

Исходя из открытого им закона «развития человеческого ума», Песталоцци заключает: «Познание истины у человека вытекает из познания самого себя». Осуществляется оно через число, форму и язык, которые и должны стать отправными пунктами всякого обучения: «Я так сужу: число, форма и язык есть элементарные средства обучения, так как все внешние свойства какого-либо предмета заключаются в пределах его контура и в его числовых отношениях и при посредстве языка делаются достоянием моего сознания…»

Книга вызвала сенсацию, ее переводят на многие языки, присуждают премию и золотую медаль, которую пришлось продать, чтобы купить хлеба.

Кажется, судьба и люди наконец смилостивились. Позднее выяснилось, что это была всего-навсего передышка в испытаниях.

Песталоцци, уже знаменитый, открывает приют в Станце: «Они были со мною, и я был с ними. Их пища была моей пищей, их питье – моим питьем. Я спал вместе с ними. У меня никого не было, были только они». После ужина я их спрашивал: «Дети, что хотите: спать или учиться?» Они обыкновенно отвечали: «Учиться».

Приют просуществовал всего полгода. Песталоцци вместе с его воспитанниками выгоняют французы. Отчаяние снова овладевает им: «Казалось, и физические, и душевные силы совершенно оставили этот живой труп. Измученное лицо его было просто страшно, а душа действительно словно совершенно окаменела», – констатирует биограф.

Придя в себя, Песталоцци опять садится за книгу. Пишет о душевной теплоте, вере в человека. Призывает вместо школы «пустых слов», приводящих ребенка в замешательство, искать возможность проводить в сознание детей «великие, обширные понятия, важные и незаменимые для начального развития разумных чувствований и твердой решимости». Путь к познанию – через «наглядность связанного с действительными отношениями опыта».

Мягкий и добрый Песталоцци становится суровым и даже очень строгим, когда этого требует дело воспитания: «Если же у детей обнаруживалась жесткость и грубость, то я был строг и пускал в ход даже телесные наказания…»

Слава Песталоцци растет. Его издатели богатеют на нем, а он остается нищим. Свои гонорары тратит на устройство новых воспитательных учреждений.

Четыре года продержалась школа Песталоцци в Бурдорфе. Она не понравилась правительству: «Рассадник демократизма!» 60-летнему Песталоцци приходится снова искать место и начинать все сначала.

Чем больше людей знакомятся с идеями Песталоцци, тем выше его популярность. Он становится гордостью Швейцарии. Просвещенные люди Европы хотят встретиться с ним.

Последнее детище Песталоцци – институт в Ивердоне. 200 воспитанников из всех стран Европы приехали сюда учиться искусству воспитания. Гостями Песталоцци в Ивердоне были знаменитый географ Риттер, военачальник Клаузевиц, император Александр I, писательница де Сталь, педагоги Гербарт, Фребель, Раушер, Белль, Шварц, Нимейер и др.

Он счастлив, как может быть счастливым человек, добравшийся наконец до любимого дела. На все остальное просто не обращает внимания – некогда, годы уходят, а работы непочатый край. «Представьте себе человека, – рисует нам ивердонский портрет Песталоцци швейцарский историк И. Миллер, – очень некрасивого, с взъерошенными волосами, лицом, сильно изрытым оспой и покрытым веснушками, с колючей бородой в беспорядке, всегда без галстука, в панталонах, плохо застегнутых и ниспадающих на чулки, которые, в свою очередь, спускались на толстые башмаки, с подпрыгивающей неровной походкой, с глазами, которые то расширялись, как бы бросая молнии, то закрывались, чтобы предаться внутреннему созерцанию, с чертами лица, выражающими то глубокую печаль, то полное неги блаженство, с речью медленною или стремительною, нежною и мелодичною или гремевшую как гром – таков был тот, кого мы называли папой Песталоцци».