А вот с хозяевами трущобных районов было совсем плохо. Народ бедный, вороватый. Найти честного хозяина – задача непростая. Своруют деньги, и ищи их потом. Так что выбирали того, кто хорошо знал город, а ему в компанию давали хозяина соседней, более зажиточной территории. Он-то и распоряжался деньгами. Оттого между двумя хозяевами царили постоянные склоки. За бороды бы себя потягали, если бы по зародившемуся здесь же обычаю бороды не брили.

По истечении уговоренных пятнадцати минут распорядитель рявкнул:

– Ти-и-и-ха-а-а-а!!!

Мгновенно наступила тишина, и разгорячённые взоры всех обратились во главу стола. На хайнеса. Кое-кто, из робких, тут же потупил взгляд. Не все могли привыкнуть, что раз в два года сам хайнес делит с ними стол и ведёт беседы на равных. Ладони тряслись, голос запинался, а взгляд норовился зацепиться за что угодно, но только не за пугающе белое лицо Сильнейшего, на котором золотом сияли пронзительные жёлтые глаза.

Хайнес сидел к собравшимся полубоком, забросив ноги на табурет, и единственный из всех присутствующих неспешно потягивал из стакана золотистое вино. За его спиной на скамейке расположился господин Са̀врий, помощник Сильнейшего. Оборотень среднего роста, с короткими светлыми волосами и кротким, равнодушно-холодным лицом. Больше всего он походил на изображение праведника, таким их малевали на храмовых стенах. И обязательно, чтобы оттенить добродетель, сбоку либо спереди рисовали искусителя.

И хайнес здорово смахивал на искусителя своей уже больно отличной от окружающих внешностью. Неестественно белокожий, с синью расползающимися по шее венами, с едва достающими до плеч волосами, сияющими снежной белизной. Даже брови и ресницы были словно инеем покрыты. Глаза – единственное яркое пятно – пугающе горели нездоровым энтузиазмом.

– Ну что, горемыки, – ноздри прямого носа хищно шевельнулись. Хайнес вмиг стал похож на стремительную и очень голодную птицу. – Тобий, ну со стеной непорядок. Тебе деньги выделяют не для того, чтобы на них сидеть.

Уши плюгавого порозовели.

– Пока что есть не истратишь, других денег не получишь.

Тобий нехорошо насупился, но оспаривать не стал. Воровством общих денег он не занимался. Но скупердяем был сверх меры! На него уже свои жаловались. Смещать не хотят, всё ж заслуги у него имеются, да и не преступление какое совершает. Но дошло до того, что он скупился яму на дороге под своими окнами засыпать, пока сам хайнес ночью в стекло не постучал и проникновенно не пообещал утрамбовать его самого в эту яму. А на следующий день ещё и счёт за сломанную ось кареты выслал.

– Господин-господин, – зачастил хозяин ремесленной части, споривший с рыжим Эзыем, – канал нам позарезу нужен!

– Тебе этот канал ещё два года назад был нужен, – жёлтые глаза прищурились. – Деньги выделили – канала нет.

– Так нужда другая…

– На другую нужду ты у гавария стребовал. Или думаешь, я далеко сижу и ничего не вижу? Или память у меня дырявая?

Из-за спины хайнеса вскинул холодный взгляд господин Саврий, безмолвно говоря, что он-то всё помнит и всё записывает.

– Пока деньги не найдёшь, от должности отстраняешься, – вынес решение хайнес. – А если не найдёшь, то искать будут уже мои оборотни и отместка тебя будет ждать по закону.

Оборотень побелел, а рыжий Эзый уставился на него с мстительным прищуром.

Но хайнес добрался и до него.

– Ты на что деньги пустил, которую на мостовую дали, а?

– Так как же… – растерялся оборотень. – На мостовую. Вона наши ребята её и клали.

– Которую через полгода паводком смыло? – ехидно изогнул белые брови Узээриш.