Новые и новые сведения летали, как ласточки, по академии. Узнали: о монашестве Вадковский не помышлял, но умерла жена, четыре года был вдовцом, сам воспитывал двоих детей, и вдруг летучая болезнь забрала обоих. Несчастье подкосило профессора. Отринул от себя мир с отвращением. Можно сказать, бежал в монашество. Постригал Вадковского владыка Палладий, казанский архиепископ. Послушание новый инок получил сразу высокое: стал игуменом Иоанно-Предтеченского монастыря, у себя же в Казани. Не прошло года, вернули в академию инспектором. И вот перемещение с повышением…

Ректор Арсений представил архимандрита Антония на вечерней молитве. В неровном свете свечей подробно разглядеть новое начальство студенты не успели. Высокий, темноволосый… Спину держит прямо – значит, порядок любит. На предложение ректора сказать студентам свое кредо ответил одной фразой:

– У нас впереди есть время, чтобы узнать многое друг о друге, теперь час молитвы – вот и помолимся.

От этих слов зародилась в сердцах студентов тревога: ждали со сладостной надеждой обрести еще одного профессора из «своих», знавшего в детстве и в юности нужду, из честнейших – достигшего ученых степеней, сана архимандрита, должности инспектора без протекций.

Природная даровитость, чистота души да Божья воля – вот три ходатая таких людей.

На первой лекции нового преподавателя Беллавин волновался, словно сам должен был держать слово перед аудиторией, избалованной замечательными лекциями ученейших богословов России.

Думал увидеть человека подавленного, может быть, даже равнодушного, ибо Бог взял у него все, что дорого в жизни, и ошибся.

Архимандрит был густобровый, густобородый, лицо открытое, русское, в серых глазах воля и синее сияние… Свой крест монах Антоний нес не на сгорбленной спине, другим горбиться тоже, пожалуй, не позволит.

Профессор положил на кафедру тетрадь, открыл, подошел к окну и, трогая рукою нагрудный крест, первую фразу произнес негромким, монотонным, без оттенков, чистым голосом:

– История проповедничества есть повествовательное представление господствовавших в Христианской церкви в течение всего ее существования общественных христианско-нравственных наставлений, постепенное раскрытие свойств этих наставлений христианской проповеди, отношений, в которых она находилась к другим формам, и, наконец, тех влияний, которые оказывала она на состояние Церкви от начала ее существования до нынешних времен по отношению к ее вере и членам. Все сказанное есть понятие о гомилетике, а предмет этой науки следующий…

Антоний встал за кафедру и, накрыв ладонью тетрадь, словно бы опираясь на ее авторитет, так же монотонно, ясно, не нажимая на слова, определил, что же такое гомилетика, и все слушали, следя за мыслями профессора и принимая эти мысли, как свои, жившие в них всегда в чувстве, но только теперь проявившиеся в слове.

– Существенный и главный предмет истории проповедничества составляет христианская церковная проповедь, рассматриваемая в ее последовательном развитии как по отношению к практике ее, так и к теории. Таким образом, она слагается из двух элементов: из истории церковного собеседования, что составляет историю проповедничества в собственном смысле, и из истории его теории – истории гомилетики. К церковному собеседованию относится всякое общественное, хотя бы даже и совершенно безыскусственное религиозное наставление… История церковного собеседования занимается по преимуществу изучением главных изменений в его судьбе, повышением или понижением проповеднического вкуса и более или менее целесообразного отправления самой проповеди с ее причинами и последствиями…