– Ну? – коротко и зло осведомился одноухий.

Бандос в кожанке потоптался на месте, оборачиваясь вокруг своей оси, развел руками и растерянно проговорил:

– Сам же видишь…

– Проверь везде, – приказал одноухий.

Бандос торопливым шагом направился к низкой двери, за которой, судя по уловимому аж с самого порога запаху, располагалось отхожее место. А одноухий тем временем призывно гаркнул:

– Хома!

Из кухни выбежал шалманщик, вытирая на ходу руки о фартук, из-за обилия разноцветных пятен напоминавший географическую карту.

– Где они? – спросил одноухий.

– Кто? – округлил глаза шалманщик.

– Как «кто»? Эти… Которые вошли – где?

Бандос в кожанке выбрался из туалета и рысцой просеменил за спиной у шалманщика на кухню.

– Никто не входил, ты чего… – покрутил головой Хома.

– Что значит «никто не входил»? – зловеще понизил голос одноухий, медленно и пружинисто идя к стойке. – Что значит «никто не входил»?!

Шалманщик Хома попятился. И наткнулся спиной на вышедшего из кухни бандоса в кожанке, который сообщил одноухому:

– На кухне тоже никого…

Стрелок с аппетитом ел борщ. Буров, даже не обмакнувший своей ложки, сидел, прилипнув задницей к стулу, пялясь то на спокойного длинноволосого, то на бандосов. К этому времени две вещи кое-как втиснулись в его сознание: бандосы, находящиеся на расстоянии в несколько шагов от них, в упор их не видят, и виной этому странному явлению, скорее всего, его длинноволосый сопровождающий.

Одноухий приблизился к стойке, мазнул пальцем по подносу и предъявил тот палец, с которого капнула розоватая влага, шалманщику.

– А это что? – с нехорошим присвистом поинтересовался одноухий. – Ну-ка, иди сюда… Это что?

Хома осторожно понюхал палец. И в полном недоумении прошлепал губами что-то невнятное.

– Ты же им подавал сейчас, падла! – констатировал одноухий.

– Я? Кому?

Одноухий скрипнул зубами. Стремительно перегнувшись вперед, он схватил здоровенного шалманщика обеими руками за крутой загривок и рванул на себя и вниз. Хома, впечатавшись лицом в дощатую поверхность стойки, распрямился, секунду обморочно покачался всем телом вперед-назад, фонтанируя кровью из перекосившегося набок носа, и обрушился на пол, скрылся за стойкой.

– Пошли, – сказал одноухий, мотнув головой бандосу в кожанке, – фура-то на месте…

– Там замки такие… – поскучнел тот.

– Какие замки! Автогеном бочину вырежем – всего и делов.

Тут Буров не удержался, вскочил, со скрипом своротив стул. Оба бандоса молниеносно обернулись к нему. В руках у одноухого тускло блеснул револьвер. Второй, с оспинами на лице, проворно вытащил из-за спины обрез охотничьей двустволки.

У Бурова горло стиснуло от мгновенного испуга, когда он понял, что натворил.

– Ах ты ж, тварь… – заскрипел одноухий, поднимая револьвер.

– Вы чего тут делаете, мужики? – вдруг спокойно осведомился стрелок, облизывая ложку.

Буров прямо-таки физически почувствовал, как струны вцепившихся в него взглядов ослабли и растаяли, – это стрелок безо всяких видимых усилий перехватил внимание бандосов.

– А?.. – вопросительно произнес одноухий.

– Там братва ваша на тачанах в грязюке завязла, с места сдвинуться не могут, а вы тут титьки мнете! – повысил голос длинноволосый. Он говорил так, будто и на самом деле был искренне возмущен поведением собеседников.

– Так мы… это… – неловко тиская в руках обрез, пробормотал мужик в кожанке, – мы тогда пойдем, ага?

Одноухий, не отводя растерянных глаз от стрелка, поспешно затолкал револьвер в карман.

– Пойдем, да? – попросился и он.

– Конечно, идите, – разрешил длинноволосый.