— Угу, и зубами клац-клац будут делать! Здоров ты гнать… Уй, ё!..

— Так. Ты чего это морщишься?

— Да бок колет. С телеги навернулся.

— Давно?

— Часа три назад. Когда сюда ехали.

— Дай-ка, посмотрю… Да не шарахайся, я ведь даже шприц не взял! Пока… Спокойно, шучу! Ого. С телеги, говоришь… Так больно?

— Нет.

— А так?

— … …!

— Т-с-с. Не матерись, тут дамы. Пойдем-ка на рентген… Ногами били?

— Да какими ногами? Говорю же, с телеги навернулся.

— Ты можешь говорить всё, что угодно. Только имей в виду, я здесь не с рождения сижу… Так, руки вверх. Вот к этой пластине прижмись боком. Вдохни поглубже и не выдыхай. Еще раз… Все, теперь в смотровую.

— …Ты откуда, доктор, такой прошаренный? Чтобы знать, как ногами бьют?

— Да было время, знаешь ли… Угу. Ну, перелома-то у тебя нет. Но трещина в ребре нехорошая, гипсовать надо. А то треснет дальше, и ребро срастется неправильно. Перекосит на сторону, и будет из тебя боец, как из дерьма пуля. Решай.

— А ты почем знаешь, что я боец?

— Мальчик. Я когда-то в действующей армии служил. А по рефлексам контрактников даже диссертацию писал.

— Кого-кого, рефлексам?

— Профессиональных солдат. Тех, кто за деньги воевал. А вот это…

— Блин! Ты чего?!

— … это называется «рефлекс». Я замахнуться толком не успел, а ты уже от удара уходишь. Постой… Джек? А ты не из тех ли ребят, которые под Владимиром оставались?

— Не, там не я был. У нас два Джека.

— А мне кажется, что один. И что он сейчас передо мной сидит… Тяжело пришлось?

— Нормально.

— Н-да. Теряю квалификацию… Вопросы глупые задаю. Светлана Борисовна, гипс приготовьте, пожалуйста.

— … Блин, вот же пакость! И долго мне с этой дрянью таскаться?

— Обычному пациенту я сказал бы, что месяц. А с вашей бешеной регенерацией — черт его знает. Может, и двух недель хватит.

— Двух недель?!

— А ты как думал? Что к вечеру сниму?

— Ничего я не думал. А кабы думал, не соглашался бы… О, мыша засуетились! Жрать хотят?

— Да, время кормления чувствуют.

— Гы-ы. Прямо как мы… Слушай, доктор. То есть, Григорий Алексеевич. Вот, бункерный тебе сказал их порошком ширять, так? А если Вадя запретит?

— Что запретит?

— Ну, порошок. Скажет, хорош фигней страдать? Ты кого послушаешь?

— Дурацкий вопрос. С какой стати Вадим будет мне запрещать продолжать опыт?

— Ну, а если?

— Разумеется, я сделаю так, как скажет он.

— Хоть бункерный и просил?

— Хоть и просил.

— О как. Не врешь… Почему?

— Гм… Я отвечу. Только сначала сам спрошу. Откуда знаешь, что я не вру? Ни Сергею, ни Вадиму не скажу, не бойся. Это — исключительно мое любопытство. Академический, так сказать, интерес.

— Какой-какой?

— Академический. Не предполагающий применение на практике… Я, видишь ли, общаясь с вами, о многом начал догадываться. Меня уже не смущают самые дикие предположения. Ты мысли читать умеешь?

— Угу. А еще пальцем стены пробиваю и лучи пускаю из глаз! Доктор, ты чего? Книжек перечитал?

— Не скажешь, то есть… Ладно, твое право.

— … Окей. Не мысли, а чувства. И не читаю, а слышу.

— Как это?

— Обыкновенно. Звуками.

— То есть?

— Ну, блин… Вот, ты сейчас — охреневаешь. Как сказать… Уже поверил, но в башке-то долбит: «не может быть!» Так?

— Ну… Похожее чувство, да. Любопытный ты экземпляр.

— У-у, еще какой! К кразофилам твоим подсадить — жужжать разучатся от зависти. Так, это… Почему ты Вадю-то послушаешься? Ты же круче него, мог бы и не соглашаться со всякой хренью. Развели, тоже — баб не трогать, бункерному не помогать…

— Хм. Интересные у тебя, однако, представления о нашей жизни. Кириллу я, как видишь, помогаю, по мере сил. Другое дело, что его теория — штука второстепенная, Вадим считает, что у нас есть более важные задачи. Что же касается «баб не трогать»… Ты, возможно, не поверишь, но это сознательный выбор.