Наверное, императору все-таки доложили, что не генерал Мале, а полковник Уде – великий архонт (глава филадельфов); именно этот Уде связан с Буонарроти! И наверное, император Наполеон как следует подумал, а потом уже четко решил:

– Полковник Уде умрет у меня в чине генерала.

«Кем же умрет генерал Гидаль?» – мог бы спросить Фуше…

Генерал Гидаль был схвачен при попытке проникнуть в Ла-Форс, и Фуше небрежно спросил его на допросе:

– Вам хочется разделить участь Мале?

– Сидеть в камере с Мале, наверное, приятнее, нежели в вашем кабинете. Но… в чем же я провинился?

– В том, что вам не сидится спокойно в Марселе…

Гидаль вернулся на юг Франции, где (если верить слухам) филадельфы имели тысячи сторонников с оружием, готовых на все ради новой революции. Между тем в поведении Мале ничего не изменилось. Обычно он просыпался средь ночи, с помощью дешевого телескопа наблюдал за движением небесных светил, а по утрам столярничал у самодельного верстака… Поручик Лакомте, служивший в тюрьме помощником коменданта, однажды привлек его внимание. Почти заботливо, как отец, Мале расправил на груди поручика жиденький аксельбантик и заглянул в глаза юноши:

– Вы еще очень молоды… Наверное, я думаю, сумели наделать немало долгов в Париже?

– Как и каждый офицер, живущий только службою.

– Так вот, – предупредил Мале. – Советую расплатиться с заимодавцами, ибо скоро вам предстоит дорога в Испанию.

– Какая чепуха! – расхохотался поручик…

Майор Мишо де Бюгонь потом спрашивал Лакомте:

– Что он сказал тебе, сынок?

– Советовал расплатиться с долгами в Париже, считая, что скоро мне предстоит сражаться с гверильясами в Испании.

– Конечно, чепуха! – согласился майор. – Прежде наш великий император покончит с блудливою Австрией…

Но через неделю Лакомте уже отплывал в Барселону, чтобы погибнуть от руки партизан под стенами Сарагосы… Выходит, Мале знал гораздо больше того, что может знать узник Ла-Форса.

Демаре навестил Паскье, предупредив его:

– Когда наш император будет сражаться на подступах к Вене, от этого Мале, наверное, следует ожидать всяких дерзостей.

– Есть основания к таковым подозрениям?

Демаре сказал, что итальянский бандит Сорби, сидя в тюрьме Ла-Форса, что-то пронюхал о планах Мале, а теперь желал бы продать генерала как можно дороже.

– В обмен на свободу, – заключил свой рассказ Демаре.

– Об этом стоит подумать, – ответил Паскье…

На квартире коменданта де Бюгоня состоялась тайная встреча бандита Сорби с префектом тайной полиции.

– Ну что ж, – сказал Паскье. – Свобода – тоже товар, имеющий свою ценность. Ты даешь мне свой товар – сведения о Мале, я расплачиваюсь с тобой верной купюрой – амнистией…

Сорби выболтал ему такое, что Паскье поспешил к министру с невероятным известием: генерал Мале, даже в застенке Ла-Форса, снова готов выступить против Наполеона:

– Он ждет, когда императора не будет в Париже.

Фуше нехотя разрешил освободить Сорби:

– Но он явно перестарался в сочинении своих фантазий! Сидя в замке Ла-Форса, невозможно свергать правительства. Впрочем, его величеству об этом будет мною доложено…

Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера секретный узник поворачивался лицом в сторону заходящего солнца и пять минут посвящал размышлениям о том, что им сделано для пользы народа и что еще предстоит сделать. Так повелевал закон филадельфов, и одновременно с генералом Мале тысячи его соратников тоже обращали взоры к погасающему светилу… Мале, как и все якобинцы, постоянно был готов к смерти, естественной или насильственной – это не так уж важно: «Если жизнь не удалась, человек погружается в смерть, как в летаргический сон, и, дождавшись в смерти лучших времен, он воскресает для новой жизни, которая будет лучше той, которую ранее он покинул…»