И в это мгновение, когда я оказываюсь на грани того, что сдаться, по коридору прокатывается переливчатая трель звонка. Спасающая меня от дальнейших объяснений и активно подталкивающая нас с Потаповым к большой полукруглой аудитории с нещадно скрипящими стульями. На которых стоит сидеть неподвижно, дабы не привлекать лишнего внимания.

С нашим появлением в лекционной воцаряется настолько густое напряжение, что его можно буквально есть ложкой. Ну, а утыкающиеся между лопаток косые взгляды обязательно заставили бы меня поежиться, будь я чуточку восприимчивее.

Но излишней впечатлительностью я не страдаю, распрощавшись с ней классе эдак в седьмом, поэтому с невозмутимым видом усаживаюсь за первую парту, выуживаю из рюкзака конспект, ручку и вожделенную термокружку насыщенного бордового цвета. Пока немолодой преподаватель в темно-зеленом твидовом пиджаке с круглыми очками, медленно сползающими к кончику его носа, что-то сосредоточенно записывает в журнале.

Догадавшись, что мы пропустили начало распределения тем докладов, я радостно выдыхаю. Учитывая, что количество студентов в группе нечетное, а в списке я значусь последней и отношения с сокурсниками имею весьма прохладные, шансы остаться единственным человеком без пары стремятся примерно к ста процентам.

В мыслях я уже набрасываю примерный план будущей работы, прикидываю обширный список литературы и никак не могу понять, почему Максим Петрович так внимательно на меня смотрит. Как будто вознамерился провести над моей тушкой один из запрещенных опытов-экспериментов.

– Любопытно, – Литберман хмыкает и крутит в узловатых пальцах черную ручку с изящной серебристой гравировкой, кивая каким-то своим соображениям. И чем дольше затягивается пауза, тем сильнее крепнет подозрение, что я упустила из виду что-то очень важное.

В ожидании вердикта преподавателя замирают все, а расположившийся через проход Егор так и вовсе нетерпеливо подается вперед, опершись локтями на шероховатый стол. Максим Петрович зыркает на парня поверх очков и непринужденно забивает последний гвоздь в крышку моего гроба.

– Хорошо, записываю пару Потапов-Смирнова. Только доклад будешь защищать ты, Егор. А не Вика.

Ультиматум преподавателя тараном бьет мне под дых и отправляет в нокаут.

Я была настолько уверена, что Егор выберет Семенову, что в самом кошмарном сне не могла и предположить, что блондину хватит глупости назвать мою фамилию.

– Ну, вот где я так нагрешила, а?

Отказываясь принимать неизбежное, я морщусь, как от зубной боли, и отчетливо осознаю, что выходку Потапова не простят, причем мстить будут явно мне. Недовольно закушенная губа Леночки и сжатые в кулаки руки не оставляют и тени сомнения, непрозрачно намекая, что наша конфронтация выходит на новый уровень.

Остаток пары я не слушаю. Вывожу на полях абстрактные узоры и пытаюсь смириться с тем, что с повышенной стипендией придется попрощаться. Скорее ад покроется коркой льда, чем Потап сможет ответить на все вопросы дотошного Максима Петровича и получить у него «отлично».

– Ну, кто тебя просил, а?

Пылю, швыряя ручку в сторону. Я снова не замечаю, как звенит звонок, и одногруппники живо собирают вещи и освобождают аудиторию, оставляя меня наедине с лучащимся совершенно непонятным торжеством Егором.

– Никто. Захотелось.

Непрошибаемый, Потапов неопределенно ведет плечо и широко так, довольно улыбается, отчего у меня окончательно срывает крышу. Со скоростью маленького торнадо я вылетаю из-за парты, толкаю Егора ладонями в грудь и прихожу к выводу, что сдвинуть гору с места и то легче, чем заставить пошатнуться продолжающего снисходительно ухмыляться троечника.