Вот говорила мне мама запирать дверь изнутри, но я же всегда лучше знаю и делаю по-своему.

— Эй, новенькая, не пугайся это я, — шепчет он, а затем натыкается на меня взглядом. — Тьфу ты… я уже приготовился к тому, что меня огреют чем-то тяжелым.

— Тише ты, — шиплю на него. — У нас стены тонкие, а мама только легла. Что ты вообще здесь делаешь?

— Поговорить пришел.

— Проникнув ко мне в комнату? Ты с ума сошел?!

— Тише ты, — шикает теперь на меня. — Разговор не терпел отсрочки.

— Чего тебе надо?

Я принимаю стойку: скрещиваю руки на груди и смотрю на парня с вызовом. Дверь изнутри я закрыла, поэтому сбежать отсюда можно разве что через балкон, но комната так-то на втором этаже. Довольно затруднительно для моей комплекции прыгать из окон.

— Ты смотри, а Соколу руку протягивала и улыбалась, — язвительно произносит Огнев.

— Ты что, следил за мной?

— Больно надо. Как раз тоже вернулся домой. Я же сказал тебе, чтобы ты с ним не общалась.

— И что? — пожимаю плечами. — Ты мне никто, чтобы тебя слушать, а он, между прочим, такой внимательный. И совсем не грубиян, как некоторые.

— Он тебя пережует и выплюнет. Ты что, правда думаешь, что понравилась ему?

Его слова больно ранят. Настолько, что я обхватываю себя руками и растираю руки ладонями. Зачем он это мне говорит? Неужели правда считает меня настолько страшной? Разве я никому не могу понравится? Я ведь симпатичная…

— Это не твое дело, Кирилл, — говорю ледяным голосом. — Ты мне никто, сам же говорил.

— Меня ударил отец, — вдруг говорит он, склоняя голову на бок.

Взгляд при этом у него серьезный, челюсти крепко сжаты. Я впервые так близко рассматриваю Огнева. У него действительно агрессивная внешность. Он выглядит куда старше своих сверстников. С прямым острым подбородком, с прищуром хищных глаз, с четко выраженными скулами. А еще я замечаю небольшой шрам на его брови. Интересно, это у него от чего? Неужели подарок от отца? Куда вообще смотрит его мать в таком случае?

— Мне так жаль, — выдавливаю из себя.

Не знаю, что мною движет, но я подхожу к Огневу и сочувствующе кладу руку ему на плечо. Несмотря на хищный взгляд и недовольно сжатые губы, я не могу ему не сочувствовать. Даже не представляю, что чувствовала, если бы папа или мама меня били. Насилие в нашей семье всегда было под запретом. Да и Борис к нему не прибегает, чему я несказанно рада.

— Может, можно что-то сделать? — спрашиваю. — С заявлением я погорячилась, но если отец твой узнает, что теперь я знаю, то может быть...

— Послушай, Аня… Об этом никто и никогда не должен узнать, слышишь? Никто и никогда! Ни подружке этой своей не говори, ни матери. Даже, блин, кукле своей.

— У меня нет кукол, — растерянно произношу.

Его реакция меня пугает.

— Никому, Аня, — он хватает меня за плечи, встряхивает.

От него пахнет алкоголем и он раздражен, но я почему-то не боюсь Кирилла совсем. Мне хочется его пожалеть. Конечно, я никому и ничего не скажу.

— Почему с Соколовым нельзя общаться? — спрашиваю, когда он меня отпускает.

— Потому что.

— Это не объяснение.

— Я не могу сказать.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу.

— Так не пойдет, — мотаю головой. — Ты не рассказываешь, почему Сокол плохой, закрываешь мне рот на беспредел твоего отца и банально не говоришь причин.

— Я тебя предупреждаю.

— А что, если я всем расскажу? Скажу, что с тобой делает твой отец.

Разумеется, я не собираюсь ничего и никому говорить, произношу это в сердцах. Потому что Огнев действительно много о себе возомнил. Разве у него есть право указывать мне, с кем общаться, а с кем нет? И Женя, в отличие от него, намного приятнее в общении и ничего от меня не скрывает.