Он вернулся с чашкой капучино и пирожным. Хочет задобрить сладеньким?

Я схватила чашку обеими руками и отпила кофе, пачкая губы в пене. Митя сел напротив, на свое место, взглянул на меня виновато и опустил голову. Пашка тоже не спешил с откровениями, и кто знает, признался бы хоть в чем-то, если бы его не переклинило.

- Мить, прости! – вырвалось у меня.

Между прочим, вполне искренне, но он понял по-своему, уставился на меня ошарашено. Его лицо исказилось как будто от боли, но он быстро взял себя в руки.

- Это ты прости, куколка. – Вежливый ответ ударил наотмашь. – Я думал, так будет лучше.

- Митя! – Я чуть не запустила в него пирожным, но вовремя остановилась. – Я похожа на стерву?

Он растерянно моргнул.

- Нет… Яна, ты чего?

- Тогда какого черта? – Я не скрывала злости. – Я прошу прощения за свою дурацкую реакцию, а ты обзываешь меня куколкой!

- Ох… - Он округлил глаза. – Ты… обиделась?

На Митю было больно смотреть, но я не собиралась идти на поводу у его заблудившихся эмоций.

- Да, - ответила я честно. – Потому что ты боишься напрячь меня своим секретом. И нет, если речь идет о твоей семье. Расскажи мне… все, что сочтешь нужным. Но только не надо думать, что мне все равно. Или… что это раздражает. Пожалуйста.

- Ты не хочешь пирожное? – спросил Митя невпопад и пододвинул ко мне тарелку с корзиночкой.

- Ты меня специально бесишь! – взорвалась я. – Хочу!

Я демонстративно зачерпнула полную ложку крема, слизнула его и запила кофе.

- Яна, не злись, - попросил Митя. – Это непросто.

Я благоразумно промолчала. Иначе мы так и будем извиняться друг перед другом до бесконечности. Чтобы не сболтнуть лишнего, я набила рот пирожным.

- Я не сразу понял, кто я… - мрачно произнес Митя, наконец-то решившись. – Вернее, даже когда понял… пытался жить, как все. С девушкой.

Признания давались ему с трудом, и я не понимала, почему. Он говорил о своей сексуальной ориентации. Разве ему было сложно принять себя? С другой стороны, что я знала о проблемах геев? Да ничего, по сути.

- Нина… Она была хорошая… добрая… Но у нас все равно ничего не вышло бы. Думаю, она это поняла… почувствовала… и хотела удержать меня, обычным женским способом.

Интересно, это каким же? Истерикой, что ли?

- Она забеременела, хотя ей было нельзя… Это моя вина. Я должен был честно все объяснить, не притворяться. Но… я не жалею. Вернее, жалею, что беременность убила Нину, но рад, что на свет появился Ванечка.

- Твоего сына зовут Иван? – поинтересовалась я, потому что Митя замолчал.

Он кивнул.

- А сколько ему?

- Три года. – Митя старательно отводил взгляд. – Яна, я не отказывался от сына. Просто… так лучше. Ему, Ванечке.

- Почему?

- Ребенок должен расти в нормальной семье. Тем более, мальчик.

Митя повторял чужие слова, выученные наизусть, каким-то неживым голосом.

- Твои родители? – спросила я тихо.

Он снова кивнул.

- Они смирились… со мной. И не хотели отказываться от внука. Но их аргументы… - Митя тяжело вздохнул. – Яна, родители правы, ребенку нужна мать. Я мог бы ей стать. Ванечка не заметил бы разницы, пока маленький. А потом?

- Отцы воспитывают детей в одиночку, - возразила я.

И тут же пожалела об этом. Какая же я дура! Бить по больному месту… Митю перекосило, но он мужественно ответил:

- Я слабый человек, Яна. Воздержание не относится к числу моих достоинств.

«Где твоя мама, Ванечка?» - «Я живу с папой и его мужем».

Даже страшно представить, на что обречен ребенок в нашем «толерантном» обществе. Митя не звезда, чтобы с потолка плевать на общественное мнение. Его ребенка не просто заклюют – затравят. И уезжать из страны Митя определенно не хочет. Наверное, из-за тех же родителей.