– Шевелись, – велела я. – Иначе будет, как в прошлый раз.

Мама опустила голову на руки. Гости потихоньку рассасывались. Правда, одного из них пришлось растолкать, как следует, чтобы проснулся. Когда кухня опустела, я устало вздохнула, убрала со стола грязную посуду и бутылки.

– Дочь, ну не убирай, – протянув руку к полупустой бутылке, слабо проговорил папа.

– Мне надоели ваши пьянки, – буркнула я, выливая содержимое бутылки в раковину. – Идите спать.

Мы давно поменялись ролями. Они будто двое непослушных детей, а я – их строгая мать.

– Ну зачем? – поднимаясь из–за стола, сокрушался отец. – Теперь за новой идти. – Он посмотрел на маму. – Галь, сколько там время? Магазин уже закрыт?

Мама махнула рукой.

– Работает. Но Любка уже в долг не даст.

– Пап, хватит пить, – вмешалась я. – Тебя скоро с работы попрут из–за этого. Ты не понимаешь что ли?

– Не попрут, – отмахнулся он. – Я завтра как огурчик.

Я не стала спорить – бесполезно. Просто ушла к себе в комнату. Это единственное место, где можно чувствовать себя более–менее спокойно. Бросив рюкзак возле письменного стола, я упала на кровать, которая жалобно скрипнула и устремила отрешенный взгляд в потолок. Когда–нибудь все изменится и я буду жить по–другому. А пока мне ничего не остаётся, кроме как смириться с тем, что есть.

5. 3.2

Я ненавидела выходные. И если была возможность – проводила время где угодно, только не дома. Но в это воскресенье целый день лил дождь. Поэтому днём я делала домашку по английскому, пользуясь тем, что родители отсыпались после вчерашнего. Ближе к вечеру они проснулись – я слышала их шаги и разговоры на кухне. Обсуждали, где взять денег до зарплаты. Хорошо, что у папы сегодня ночная смена на заводе. Может быть, успеет прийти в себя.

Деньги в нашей семье часто пропивались. Алкоголь порой был важнее, чем продукты и другие необходимые вещи. В школе я ходила в том, что отдадут соседи. Как правило это была старая одежда, совсем мне не по размеру. И среди других детей я из–за этого выделялась. Меня называли Дашка – бродяжка.

Девчонки смеялись, шептались между собой, обсуждая мою одежду, мальчишки обзывались. Однажды мой главный мучитель – Дима Лаврентьев – отрезал мне косичку и приклеил ее скотчем на доску. А потом смеялся, как дурак, вместе с другими мальчишками, потому что знал, что мои родители не придут разбираться, что со мной можно делать все, что угодно. Никакого наказания не последует, ведь за меня было некому заступиться.

И тогда я впервые защитила себя сама. Схватила циркуль и воткнула его в ногу Лаврентьева на глазах у всего класса. Конечно, после этого меня вызвали к директору, долго ругали и грозились исключить. Приезжали и родители одноклассника – от них я тоже услышала немало угроз. Конечно, никто не стал узнавать, в чем дело. Ведь оборванка из неблагополучной семьи не достойна того, чтобы ее услышали. Она просто не имеет права быть защищённой. Она – всегда виновата.

С тех пор я ходила с распущенными волосами – они не собирались даже в хвостик. Зато меня больше никто не трогал. Я стала пустым местом. И меня это устраивало. Я полностью сосредоточилась на учебе. Даже не потому что мечтала окончить школу хорошо, а потому что… это отвлекало. От косых взглядов одноклассников, от пьянок родителей и от моей никчемной жизни.

В одиннадцатом классе я сдала все экзамены, с лёгкостью набрав максимум баллов и смогла поступить на бюджет в университет. А летом устроилась в магазин и работала почти без выходных. Потому что хотела заработать больше денег, чтобы в универ прийти как нормальный человек. Чтобы быть Дарьей Воробьевой, а не Дашкой-бродяжкой. Чтобы не повторилась история со школой.