Прохожу через высокие деревянные резные двери. В холле киваю охраннику. Он делает то же в ответ: мне здесь для прохода внутрь всякие карточки не нужны – я сын Хозяина, как тут величают отца (за глаза, естественно), потому вход мне открыт. Интересно, а у Максим здесь появился собственный статус? Как её величают охранники? Любовница Хозяина? Партнерша? Шалашовка? Надеюсь, здесь и сейчас его не увижу.

Я поднимаюсь на третий этаж, иду прямо. В приемной Маргарита Петровна. Видит меня и говорит с улыбкой:

– Здравствуйте, Александр Кириллович. Кирилл Андреевич вас ждёт.

– Спасибо, – бросаю на ходу, поскольку до момента, как я опоздаю, остается всего две минуты. Успел!

Открываю дверь, вхожу. В дальнем углу кабинета, за массивным столом, сидит отец. Увидев меня, он встает со своего большого кресла, обитого белой кожей. Оно интересно контрастирует с черной лакированной мебелью и позолоченным письменным набором на столе. А если он поднялся, замечаю про себя, значит, это хороший знак. Был бы в плохом настроении – остался бы на месте.

– Здравствуй, папа, – говорю я, подойдя к отцу на расстояние вытянутой руки. Протягиваю ладонь. Пожмет или нет?

– Ну, здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, – говорит он и жмет мою руку. У него ладонь большая, сильная, даже не похоже, что крупный бизнесмен. Кажется, что токарь на заводе – столько силы в пальцах. Хотя они, конечно, не грубые и не забиты железной пылью, а чистые, с хорошим маникюром. – Присаживайся, – отец показывает мне на два кресла, стоящие у окна. Между ними маленький столик.

– Чай, кофе, может, что покрепче? – спрашивает он и усмехается половинкой рта при слове «покрепче». Намёк понял, папа.

– Если можно, просто чай.

– Хорошо, – говорит отец. Нажимает кнопку и по громкой связи просит Маргариту Петровну организовать нам чаепитие.

Рассаживаемся в креслах. Они большие, удобные, из черной, как уголь, кожи и скрипят.

– Рассказывай, сынок, зачем пожаловал, – говорит отец.

В его голосе читаю любопытство и… полное отсутствие агрессии. Значит, ругать не станет. Запал прошел. Что же так на него повлияло? Неужели Лиза? Надо будет ей какую-нибудь золотую безделушку купить. У неё и так их целая шкатулка, конечно. Ну да ладно, зато она любит. Как Голлум, сидит и рассматривает. Я только колечек ей штук пять подарил за время близкого знакомства. А ещё брошки, цепочки, серёжки… Одна из самых крупных статей моих расходов из денег, что присылает отец ежемесячно в виде алиментов. На них, кстати, можно было бы хоть каждый месяц в Турцию ездить на отдых. Папаня на мое воспитание не скупится. Видимо, из чувства вины.

– Папа, ты прости меня, пожалуйста, за вчерашний инцидент, – говорю я виноватым тоном, не глядя ему в глаза. Но я не играю, а совершенно искренен. Мне правда очень неприятно то, что натворил. – Понимаешь, я хотел…

– Не нужно ничего говорить, сынок, – вдруг ласково отвечает отец. – Мне Максим уже всё рассказала. Ты правда не виноват. Это она с тобой… кхм… перестаралась. Это ты её должен простить, поскольку… ну, она совершила глупость.

Я некоторое время ошарашенно молчу. Мажорка?! Взяла на себя вину за произошедшее?! Как такое может быть вообще?! Сначала напоила, потом к любовнику отвезла, а после призналась, как из меня посмешище сделала? Вот этого я понять совсем не могу. Но раз так, то я пока не буду ничего говорить отцу про Костю – любовника мажорки. Да, я должен и сделаю это обязательно, потому что мой папа хороший человек и достоин, чтобы рядом был любящий, по-настоящему любящий его человек, а не эта гадина, называющая его «папиком». Но не теперь.