Они скрылись за поворотом и я, мучительно искрив рот и отнимая онемевшие руки от его головы, прикрыла глаза, пытаясь взять себя под контроль.

Я чувствовала, как он медленно поднимает голову с моего плеча, как встает ровнее, как с нажимом, но плавно его пальцы, отпуская мои волосы, скользят от затылка вниз. Побуждая в теле одновременно и дрожь и онемение и ток. Его пальцы убийственно медленно по моей шее. Плечам. Лопаткам. По позвоночнику, соприкасаясь кончиками пальцев. По пояснице, расходясь на ней в стороны. Вниз. До ягодиц. И с силой сжали их, заставляя меня резко открыть глаза и остервенело уставиться в его лицо. Расслабленное, немного бледное. Его глаза насыщены терпкими искушающими тенями и демонами, пугающими своими помыслами. Удовлетворенная полуусмешка на его губах, когда он считал мой протест самой себе и ему еще до мгновения, когда я неверными руками попыталась отпихнуть его тело от себя.

Перехватил мои кисти и сжал их до откровенной боли, заставляя меня зло вскинуться, но он в то же мгновение прикрыв глаза, скрыв свое блядское искушающее сумасшествие, едва ощутимо поцеловал тыльную сторону моей правой ладони. Дерущий контраст оглушил и вверг в абсолютное непонимание происходящего.

Миллисекунда и отстранился. Отвернулся. И пошел на выход, на ходу с щелчками застегивая рубашку, пока я в полнейшей растерянности, в абсолютном замешательстве смотрела ему вслед.

И понимала, что лучше бы Григорьев явился позже, когда эта тварь уже бы меня дожала воплотив в явь свое обещание, данное мне еще когда специально дергал, чтобы оценить стоит ли тратить время.

Лучше бы Григорьев пришел позже, когда я все-таки попыталась бы изобразить откровенную дуру чтобы убедить его, что игра не стоит свеч и вообще я фригидная дворняга и можно не тратить время.

Лучше бы Григорьев пришел даже после того, когда бы эта тварь попыталась бы проверить мой спектакль опытным путем.

Лучше бы Григорьев пришел позже.

Потому что так у меня была бы вероятность легкого исхода, а теперь ее нет – мрачно думала я, потирая онемевшие от его хвата кисти и с трудом вставая со стола.

Сука ты, Григорьев.

3. Глава 3

Моя постановочная порнуха была оценена в сотку. Тысяч рублей. Я впервые в жизни видела, как Казаков пытается сдержаться, чтобы не ржать, пока я стояла перед ним в его кабинете и угрюмо смотрела в его стол.

- Яна Алексеевна, - стараясь говорить ровно произнес Владислав Игоревич, доставая портмоне и отсчитывая купюры. – Выше поставить я вас не могу, вы и так уже управляющая. – Он сделал паузу, я мрачно вздохнула, все так же глядя в его стол. – Так что внеочередная премия. - Я взяла протянутые купюры и Казаков негромко добавил. – Завтра Эмин Амирович снова приедет, приблизительно в обед. Спасский и Завьялов будут. Все по стандарту.

Я сдерживала желание прикусить губу глядя в его спокойные глаза, в которых был вопрос. Тот же самый, который он задал мне через месяц после того, как я устроилась сюда халдейкой. В тот день тоже был закрытый банкет и тоже интерес от гостя. Правда, этот человек был ровно с противоположной стороны, чем этот Эмин Амирович, (с противоположной, это согласно официальной версии), но трогать его службе безопасности тоже было нельзя, а его окружение с ним почти не справлялось. Потому что он ширялся дрянью и бухал без меры.

Это было страшно, когда он вопил «я тут закон!», портил имущество и нервную систему. Потом, конечно, даже смешно, когда мы с персоналом на отходняках трепались за сигаретой в темном углу двора, а вот тогда это было очень страшно. Потому что трогать его было нельзя, никто не понимал что делать и Казаков почти уже отдал радикальный приказ, когда гость был готов уже не только воплями и сломанной мебелью доказывать, что он тут закон, но я умела обращаться с буйными в приходе. В детдоме иногда случались пиздецы. Там главное подобраться, чтобы подпустили, чтобы посчитали покорной и безопасной…