Два лика взгляд нашёл, мы видим эти лики,
Вкруг каждого толпа, наставившая пики,
Там перед нами Танд, Мувана видим тут>*;
Обоих кара ждёт и этот скорый суд
В когтях мятежников, голодной злой ватаги.
Обоих бросят псам, хотя у нас дворняги,
Готовые раскрыть на требушину рот,
Подобны чужакам, их тоже гонит сброд,
Который сам не прочь добыть себе свежинки
И жарит требуху такую же на рынке,
Иной воротит нос себе же сам во вред,
Считаясь выродком, ведь он не людоед.
Не стёрлись в памяти штрихи деяний старых:
Пред нами Кабриер и Мерендоль в пожарах>*,
Желаньям следуя, уводит в горы взор,
В Пьемонт, в Ангронский дол>*, где славен был
отпор.
Здесь на глазах во львов превращены ягнята,
Их львами сделал тот, кто в стаде был когда-то
Надёжным пастырем, сей славный адмирал>*,
Который повстречать не думал, не гадал
Кончину страшную, а перед этим встретил
Почёт, когда народ его хвалой приветил,
Из жизни он ушёл, чтоб вновь прийти потом.
И вновь Небесный холст мелькает за холстом,
И райским зрителям дано не понаслышке
Узреть Богемский край и войско Яна Жижки>*.
Простятся зрители с мелькающей чредой
Картин и встретятся с трагедией такой,
Что прошлые затмит, пусть было их немало.
Из Рая провещал нам призрак адмирала:
«Взгляните, как порой карает Церковь Бог,
Он силою своей не ей, а нам помог,
Когда в смирении своём наш мир и вера
Доверились словам владыки-лицемера,
Который продал нас, который изменил,
Отверг наш правый гнев, лишил последних сил
Своё несчастное измученное стадо:
Под кожей лишь костяк от устали и глада.
Мы, дети Царствия, пред чернью всякий раз
Кичились разумом, но то, что ум для нас,
Для Бога жалкий бред; иной упрямец видит
Лишь то, что род людской клянёт и ненавидит,
А Божьи знаменья такому ни к чему,
И самомнение не истребить ему.
Безумный мир людей! О разум, полный бредней!
О Божий приговор, где назван Суд Последний!»
Хоть Церковь Божию от вепрей сберегли,
Потоптаны поля и жалок лик земли,
Чьи пышные дары до срока сгнить готовы,
Чьи злаки полегли под конские подковы,
А смерч, гроза и град, гуляя по долам,
Солому и зерно смешали пополам.
Что может в бороздах спастись от злой стихии?
Всё ветром скошено, добро, что хоть какие
Прикрыты крепкими кустами семена
Здесь, где войны посев, где кормится война.
Под кровом этих кущ врастают зёрна в землю,
Приемля мир в войне, а в смерти жизнь приемля,
Землёй хранимые, весной ростки взойдут,
Густой боярышник растит их там и тут,
Пусть скорый их конец торопит злая воля
Враждебной поросли, взойдут колосья в поле,
Пусть ветвь колючая мешает им расти,
Она отгонит скот, чтоб стебельки спасти.
Вот так же будем мы ограждены от злобы,
Чтоб Церковь нам спасти, чтоб из земной утробы
Взошли ростки скорбей, чтоб терниев ростки
Взошли по милости Божественной руки,
Надежды урожай: ведь это Божья нива,
Бог возродит её и час назначит жнива.
Вновь роспись светится, здесь каждый яркий
штрих
Влечёт к себе сердца, влечёт глаза святых,
Сиянья близятся, сливаясь воедино,
И на глазах растёт искусная картина:
Колонной траурной в злокозненный Париж
Вступает воинство>*; пред строем разглядишь
Двух принцев-христиан, последний луч надежды,
Увы, в знак траура на них черны одежды,
Играл большую роль в зловещем действе яд,
При помощи его покончил супостат
С Деборой нашею>*. Позднее описали
Всю пышность похорон, притворные печали,
Две свадьбы знатные