Из праха нам восстать, над мраком, над могилой,
Как день из ночи восстаёт.
И если смерть – врата во тьму, то в свой черёд
Любой погожий день – кончина тьмы унылой.
А жизнь над смертью верх берёт.
Из «Трагических поэм»
Книга пятая
Мечи
Бог отвратил свой взор от проклятой юдоли:
Сиянье, жизнь, закон и вера поневоле
Взмывают к небесам, и вот густая мгла
Весь дол и жителей его обволокла.
Бывает, что король, который честно правит,
Покинет стольный град, дворец и трон оставит,
Затем чтоб совершить своих земель объезд,
Проверить рвение властей далёких мест,
Чтоб губернаторов сменить несправедливых,
Чтоб где-то усмирить бунтовщиков ретивых
И, завершив свой путь окружный, наконец,
Вернуться в стольный град, вернуться в свой
дворец:
Его встречает двор и весь Париж встречает,
И не находят слов, и в нём души не чают,
И сбивчиво твердят, что плакала земля,
Не видя радости, не видя короля,
Что радость вновь пришла с возвратом властелина.
Вот так же (пусть для нас и неясна картина,
Но дал ведь нам Господь священный свой Завет,
Где смертным разрешил узреть небесный свет)
Царь неба, в чьей руке все короли, все принцы,
Устав от суеты мятущихся провинций,
Вновь сел на свой престол, восславлен и велик,
Небесным жителям явил свой светлый лик.
Стремясь к его лучам, бесчисленные гости
Летят к Всевышнему в чертог слоновой кости,
Мильоны подданных спешат предстать пред ним,
Чтоб солнце увидать. Здесь каждый серафим
Восторженно глядит на светоч негасимый,
А вот почтительно склонились херувимы:
Кто заслонил лицо, кто наг, а кто одет.
Как ярко отражён от них Господень свет!
Господь в самом себе соединяет, к счастью,
Свеченье ясности с могуществом и властью,
И власть Всевышнего законам всем закон,
Над всеми тронами его вознёсся трон.
Нечистый дух возник в собранье чистом этом,
Замыслил злобный враг взять в руки власть
над светом,
В сонм ангелов тайком пробрался Вельзевул,
Но от всевидящих очей не ускользнул.
Он Бога ослепить хотел заёмным блеском,
Под видом ангела парил он в свете резком,
Был ясен лик его, лучился яркий взгляд
Притворной добротой, а как сверкал наряд:
Безгрешной белизной ласкали складки зренье,
И белоснежное мерцало оперенье
Скрещённых за спиной недвижных лёгких крыл.
Убор свой и слова Нечистый отбелил,
Он кроток, он совсем от нежности растает.
Но вот Господь его за шиворот хватает,
От прочих тащит прочь, и молвит Царь Небес:
«Откуда взялся ты? Что затеваешь, бес?»
С поличным пойманный, почти лишённый
чувства,
Дух искусительный забыл свое искусство,
Волосья дыбятся, наморщено чело,
Из-под густых бровей два глаза смотрят зло,
Такое белое недавно покрывало
Вдруг изменило цвет, узорной кожей стало,
При линьке сброшенной, оставленной в пыли
Змеёй, которую очковой нарекли.
Нет больше нежных щёк с цветущими устами,
Лик ангела исчез, лик дьявола пред нами.
Все скверной полнится, хоть вёдрами разлей,
Ужасен этот лик, пред нами лютый змей:
Исчезла белизна и перьев изобилье,
Из коих смастерил он ангельские крылья,
Как цвет их потемнел, они уже черны,
Накрап огня горит на крыльях Сатаны,
Он крапчат, как дракон из африканской чащи,
Он шкурой аспида оделся настоящей,
Он лёг на небосвод, рядясь во все цвета,
Он брюхом пожелтел и почернел с хвоста.
Изогнутый в дугу, он весь пропитан ядом,