- Это заражение крови?

- Да, боюсь, что так. Евгения Михайловна, только не читайте никаких ужасов в интернете. У сепсиса есть разные формы, бывают даже хронические. Мы начали лечение и оно дает положительную динамику. О реанимации речи не идет, лишь об интенсивной терапии.

- Она несколько месяцев проведет в больнице?

- Нет, конечно, реабилитация - это укрепление организма. Витаминные комплексы, ЛФК, физиотерапия, санатории. Посмотрим, с какими последствиями выйдет девочка из лечения и будем думать над дальнейшей стратегией. Но я со своей стороны катастрофы никакой не вижу. Да, болезнь неприятная, пневмония у детей вообще непредсказуема. Но мы вовремя поймали заражение, будем лечить.

- Спасибо. - Я киваю, все еще не зная, как реагировать.

Но... черт, это хотя бы не опухоль, она не умирает, а просто подхватила инфекцию.

- Теперь о вас. В палате интенсивной терапии я лежать вам с девочкой не разрешу. Она у вас спокойная, прекрасно общается с медсестрой, смелая и умная девочка. Поэтому только посещения, незачем тащить к ослабленному организму новую заразу. Когда вы проходили диспансеризацию?

- Давно, очень давно. В университете еще...

- Тогда пройдите. Завтра утром ступайте в главный корпус, я вас запишу и девушка с ресепшена все расскажет.

- А можно вопрос?

Врач кивает.

- Если бы мы остались в той больнице, ей бы поставили диагноз?

Он улыбается мне так, словно я - его маленький пациент, который спросил какую-то ерунду.

- Ну откуда же я знаю, Евгения Михайловна? Я не знаю того врача, не знаком с ним и его квалификацией. Я думаю, да, диагноз не слишком сложный. Другой вопрос, что реабилитация и лечение у нас все-таки на уровень выше. Хуже вы точно не сделали девочке. Даже лучше.

- Спасибо.

Я смотрю на спящую Эльку через стекло и так ее жалко! Маленькая, похудевшая, осунувшаяся. С катетером в руке, обвешанная какими-то проводками и датчиками. Лечись, детка, лечись хорошо, чтобы радоваться красивой сказочной комнате, в которую скоро переедешь.

Я сажусь в комнате отдыха, достаю взятые из дома листы и карандаши и набрасываю эскизы серебровской панорамы. В телефоне сотни фотографий, на пяти листах разные варианты картины. Вся погружаюсь в работу и не замечаю, как кто-то садится рядом и смотрит на мои руки.

- Евгения Михайловна?

Я вздрагиваю, а Рома протягивает мне бумажный стаканчик с кофе и пергаментный кулек с булочкой, от которой идет умопомрачительный запах корицы и сдобы.

- Из "Синабона" привез. Буфет закрыт, вам тут до утра сидеть.

Я краснею. Благодарю за угощение и очень задумчиво утыкаюсь в стаканчик. Кофе с мороженым очень вкусный, а Рома очень заинтересованный рисунком. Хотя, скорее мной, но и рисунком тоже. И вот эта заинтересованность пугает меня до такой силы, что хочется выбежать в окно и скрыться среди кустов больничного сада.

- Красиво, - говорит он. - Это для Сергея Васильевича?

- Да. Для стены в гостиной.

- Он говорил, что хочет ручную роспись. А где вы учились рисовать?

Ему, кажется, со мной болтать интересно и легко, а я в растерянности. То есть... Рома водитель, Рома возит девушку, которая работает на его хозяина, и хоть между нами с Серебровым ничего нет, мне что-то подсказывает, ему это все не понравится.

Я допиваю кофе, благодарю водителя и ненавязчиво, но с облегчением возвращаюсь к наброску.

Еще некоторое время Рома сидит со мной. Немного стыдно, вроде как невежливо игнорировать собеседника. Но затем он уходит, и я с облегчением выдыхаю.

Наутро я иду проходить диспансеризацию, хотя она напоминает больше полное обследование. До обеда бегаю по кабинетам и сдаю анализы, а после обеда слушаю рекомендации врачей. И получаю разрешение лежать в палате с Элиной, когда ее переведут в обычную.