– Пока ты рядом, я могу молиться только тебе. Никто, кроме тебя, меня не защитит.

Склонила голову обратно на плечо и прикрыла глаза, вдыхая его запах.

– Я хотела, чтоб ты приехал туда за мной.

Руки на руле напряглись, и дрожь снова сотрясла его тело.

– Нет ничего страшнее твоего равнодушия. Мне хотелось, чтоб ты меня ненавидел… но не был равнодушным.

Ощутила, как его бородатая щека потерлась о мою макушку, узнала прикосновение губ к волосам и чуть не застонала от наслаждения. Его ласка… она дороже любой самой невероятной драгоценности, она настолько редкая, что каждое ее проявление подобно десятому чуду света. И мне не интересно, куда мы едем, мне все равно. Куда бы он не отвез меня… я буду в безопасности».

От резкой головной боли у меня подогнулись колени, я почувствовала, как давит на виски, как сильно сжимает их тисками и не отпускает. Тошнота накатывает волнами, давит грудь. Что я только что видела? Размытое, зыбкое, голоса все еще эхом звучат в голове, а меня шатает, и, кажется, я все еще там, в ее теле, вижу его изнутри ее плоти и ощущаю запахи, объятия, поцелуи. Как будто бы я – это она.

– Что ты здесь делаешь, мать твою?!

Медленно развернулась и ощутила, как стало мокро под носом. Тронула свое лицо и посмотрела на пальцы, испачканные кровью. А потом начала падать, но не упала. Меня подхватили сильные руки, и я уронила голову на каменную грудь Хана.

– Что такое? Что с тобой?

Не могу вымолвить ни слова. Жутко болит голова.

– Больно…, – тихо, едва шевеля губами.

– Где? – что-то ищет в моем лице, его глаза расширены от страха. Он больше не похож на жуткую дикую гориллу. Он смотрит на меня с волнением, его рот приоткрыт, и он часто дышит.

– Голова…сильно болит голова…Я увидела…

Приподнял меня выше и прижал к себе.

– Сейчас….сейчас, девочка, сейчас.

***

Очнулась я от приятной прохлады и мятного вкуса во рту. У меня на голове холодный компресс, я лежу на диване, и моя рука свисает до самого пола, и, чуть приоткрыв веки, я вижу, как мечется по комнате Хан. Он с кем-то говорит по телефону, яростно жестикулируя большими руками. И мне хочется снова тряхнуть головой, потому что мне все еще кажется, что я вижу его не своими глазами…Ведь мои глаза с первого взгляда его возненавидели.

– Ей плохо, бл*дь. И, да, ты, как отец, должен знать, почему ей плохо. И если ты не знаешь, продажная шкура, то я приеду и сниму с тебя ее кусками.

– Не надо, – прошептала я, и он резко обернулся. Весь взъерошенный, в распахнутой рубашке. – Все прошло, я хорошо себя чувствую. Правда.

– Живи, мать твою!

И отключил звонок. Потом посмотрел на меня долгим взглядом и вдруг спросил.

– Ты сегодня завтракала?

Я отрицательно качнула головой. Боль прошла так же резко, как и появилась.

– Поедешь со мной обедать в городе. Иди оденься.

Я перевела взгляд на его распахнутую рубашку и тут же его отвела. Потому что в груди стало очень жарко от созерцания сильных, выпирающих мышц и смуглой, бронзовой кожи.

«Резкий поворот головы, мимолетный взгляд, загоревшийся, как мгновенно вспыхнувшие угли от порыва ветра. Скорее, взгляд животного, чем человека. Пугающе сочный, пылающий голодом.

– Оденься! – рычанием, и руль сжат еще сильнее, старается смотреть на дорогу, сцепив челюсти.

Он предлагал мне молиться, но я больше ничего не боюсь. Зачем мне молиться, если самое страшное уже давно произошло, а самый жуткий человек из всех, кого я знала, сидит рядом, и мое тело жаждет, чтобы он к нему прикоснулся.

Завела руки за спину, щелкнула застежкой лифчика и так же отшвырнула его назад, ремень впился в кожу между голыми грудями, и прохладный воздух заставил соски сжаться… натирает нежную кожу, и грудь лежит поверх, контрастируя с черной тканью. Снова обернулся и на дорогу. Кадык дернулся, и на виске запульсировала жилка.