Они познакомились около двух лет назад, когда Леони вместе с группой из сиротского приюта, где жила с рождения, приехала в эту самую мастерскую посмотреть, как из стекла и огня являются миру шедевры. Подаренный тогда маленький, с фалангу мизинца, дымчато-синий кит до сих пор лежал в потайном кармашке рюкзака.

– Буду, – кивнула девушка и порадовалась, что не умеет, как некоторые белокожие барышни, заливаться алым румянцем – лицо, покрытое стайками темно-рыжих веснушек, хранило эмоции от чужих любопытных глаз.

Толстые ломти хлеба, пропитанные смесью яиц с корицей и карамельным сахаром, поджаренные и щедро намазанные сливочным маслом, огромная сковорода яичницы-глазуньи и маленькая баночка чуть заветренного паштета из гусиной печени. Этьен налил себе чашку кофе, добавил щедрую порцию молока и посмотрел на незваную гостью:

– Будешь?

– Ага, – заулыбалась Леони. Примостилась на стуле с высокой спинкой, опять заметила заправленные в гольфы штанины и наспех высвободила помятую ткань, украдкой бросая взгляды на мужчину напротив.

– Я думал, ты уже не приедешь, – ухмыльнулся Этьен, заметив нервные манипуляции. Прозвучало, будто он не просто так думал, но еще и надеялся на это.

Леони схватила кусок хлеба, запихала в рот и начала жевать, жестами давая понять, что не может говорить.

Да и кто захочет рассказывать, что с утра снова горе-соседи – такие же выходцы из детдома – устроили пьяную драку. В итоге один из них, парень лет двадцати, перелез через балкон, пытаясь что-то доказать дружкам, но сорвался и упал на бетонный козырек, с внешней стороны увитый плющом, а с верхней закиданный окурками и осколками бутылок. Приехала скорая, полиция. Последние лениво опрашивали тех, кто не побоялся открыть дверь, особо не стараясь что-то узнать (дом, приютивший детей-сирот, давно дурно прославился на весь район), а первые наспех упаковывали в черный мешок окровавленный труп. Одно хорошо – в подъездном коридоре встретилась соседка, совсем старая бабушка, и угостила свежей клубникой, чуть подгнившей, но зато сладкой.

– Пам-пам-па-пам, – напевала Леони, запивая хлеб кофе, разбавленным молоком. Хотелось залезть еще в банку с паштетом, но желудок уже предательски распирало.

Этьен к еде практически не притронулся. Выпил чашку кофе, залез в сковородку пальцем, соскреб растекшийся, успевший подсохнуть яичный желток и задумчиво облизал. Леони уже выучила этот взгляд: мастер размышлял об очередном стеклянном детище, которому суждено будет простоять на полке пару месяцев в надежде, что его кто-то купит, чтобы потом опять отправиться в печь.

– Доедай и приходи, – буркнул мужчина и вышел, не оглянувшись.

– Доедай и приходи, – передразнила Леони одними губами, чтобы, не дай бог, не услышал, и поторопилась последовать за ним.

Она наведывалась сюда практически каждые выходные по утрам: помогала мыть стеклянные бутылки, собранные ею же на городских свалках, а потом долго сидела, забившись в пыльный угол мастерской, откуда открывался отличный вид на пламя в узкой печи, но при этом было достаточно безопасно. Огонь пугал и завораживал.

Вода была ледяной, и скоро пальцы перестали что-то чувствовать и двигаться. Отставив только что вымытую бутылку на специально приспособленную сушилку, Леони быстро обернулась, желая удостовериться, что Этьен полностью погружен в свое занятие, и прошмыгнула в коридор – ее манил недоеденный кусочек хлеба и заветренный паштет.

«Если повезет, в холодильнике осталась та банка варенья…»

Чуть забродившее варенье из кислых яблок как нельзя лучше подошло к сладковатой булке и слегка пересоленному паштету. Зажмурившись от удовольствия, Леони замычала, стараясь жевать медленно, чтобы насладиться минуткой блаженства.