Хавьер и режиссер Сэм Дженкинс подходят ко мне, и мы все пожимаем друг другу руки. Доброта Хавьера так и норовит сбить весь мой настрой, поэтому я сосредотачиваюсь на его бороде с проседью, которую Бойд никогда не сможет отрастить, и кремовой водолазке, которую Бойд никогда не сможет себе позволить. Мы занимаем свои места: Хавьер в роли Хьюго садится в мягкое замшевое кресло, а я начинаю расхаживать перед ним, вызывая в себе желание жить той жизнью, которая должна была принадлежать мне.

Ева…

Мы начинаем сцену с трюком. Она была тщательно отрепетирована заранее, но наша задача состоит в том, чтобы все выглядело спонтанно. Я не причиню Хавьеру вреда, у меня достаточно самоконтроля, чтобы держать себя в руках. Но куда заведет нас этот диалог, остается загадкой, мне и самому любопытно.

Дом успокаивается. Джилл из команды стилистов протирает лицо Хавьера водой из бутылки. Я наблюдаю, как красивый, хоть и постаревший актер – сорок пять лет против моих двадцати восьми – превращается в затравленного, измученного, до смерти напуганного Хьюго, который в собственном доме оказался в плену маньяка.

Звукооператоры занимают свои места. Никто не разговаривает и не двигается, кроме меня. Я расхаживаю вокруг сидящего в кресле Хьюго, который смотрит на меня в страхе, покрасневший и вспотевший по-настоящему. Мне вкладывают в руку резиновый ломик. Я сжимаю его, превращая в продолжение своей руки.

Режиссер сидит за мониторами, пока его первый ассистент готовит сцену.

– Приготовились, – кричит она, затем смотрит в камеру. – Мотор.

– Мотор, – эхом отзывается Хэнк.

Второй ассистент оператора заходит в гостиную – мою гребаную гостиную – с деревянным нумератором в руках.

– Сцена двадцать седьмая, дубль первый!

Звучит деревянный стук, и я вздрагиваю, от чего вздрагивает и Хьюго. Его взгляд устремлен только на меня. Он не знает, живы ли еще его жена и дети или они уже стали жертвами алчности Бойда.

Я шумно втягиваю носом воздух – единственный звук в комнате, – пока по венам растекается обжигающее желание. Его пульсация оглушает, переполняет меня такой глубокой и застаревшей жаждой, что на глаза наворачиваются слезы. Я не могу сдерживаться.

Почему тебе было меня недостаточно, Ева?

За моей спиной ассистент командует «начали!», и чувство одиночества от того, что оказался ненужным, выплескивается в слова. Закари Батлер растворяется в Бойде Шелтоне, и боль от утраты всего того, что я так хотел, наконец-то отступает. Я свободен.

ВЕСЬ ДОМ – вся Южная Калифорния – перестают дышать. Меня нечасто ослепляет блеск шоу-бизнеса, но оба этих парня – настоящие профессионалы. Больше нет ни Хавьера, ни Закари. Только Хьюго и Бойд. У меня возникает острое желание позвонить в девять один один и спасти профессора от безумца, в которого превратился Закари. Он кружит вокруг кресла с Хавьером, как акула на смертоносной охоте, его карие глаза черны и пусты, в них нет ничего, кроме голода. Он вот-вот сожрет его. Я читала сценарий, но все же понятия не имею, что должно произойти.

– Чего т-ты хочешь? – молящим голосом спрашивает Хьюго. Он боится отвести взгляд от Бойда, как и все мы.

– Чего я хочу? – небрежно протягивает Бойд, и у меня волосы на затылке встают дыбом. Он волочит свой резиновый ломик по деревянному полу. После дальнейшей звукообработки появится скрежет настоящего металлического лома по деревянным доскам. Но, настоящий или нет, он пугает до чертиков.

Бойд склоняется над Хьюго, опираясь ладонями на подлокотники и заставляя его вжаться в спинку кресла.