Расставаться с начальной школой было не жалко – новая, почти взрослая жизнь обещала большее, манила круглосуточным удовольствием и безграничной радостью.

Переход в среднюю школу принес с собой неожиданное разделение на касты. Класс стремительно расползся по группкам. К шестому классу Когтев с Борисовым айсбергом уплыли в Антарктику двоечников. Сашка с Лехой пробились в лидеры. При этом пришлось немного подраться с Гариком Арзумовым. И не было больше рядом Ирины Александровны, способной любое недовольство объяснить влюбленностями. Стройная шеренга отличников замкнулась на Машке Минаевой и Севке Костылькове. Эля с Алкой болтались в середняках, что Дронову страшно злило. Ей все казалось, что их норовят столкнуть в изгои, к Арзумову и Хоплину, и надо было что-то делать, чтобы вырваться из болота.

– О! Смотри, какая лапа!

В руках Максимихина была кукла. Старая немецкая кукла, еще мамина. В парике. В бальном платье, в снимающихся сапожках.

– А чего трусы не стринги? – вертел куклу Сашка. – А чего в парике? Лысая?

– Сам ты лысый! – негромко ответила Эля и попыталась забрать игрушку.

– Всю жизнь с протянутой рукой!

Кукла взлетела в воздух. Эля прыгнула, но ее сбили, и уже с пола сквозь слезы она смотрела, как кукла переходит из рук в руки. Как задирается юбка, рвется тонкая сетка парика. Казалось, что она слышит, как щелкают, открываясь и закрываясь, пластмассовые глазки. Зеленая радужка с блесткой.

Кукла ударилась об пол. Глазки закрылись. Эля юркнула между ног, подцепила игрушку за короткие волосы.

– Стоять! – на белое платье наступил серый ботинок. Максимихин нагнулся, чтобы поднять добычу. – Не уйдешь!

– Отдай! – Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.

– Щаз! – Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.

Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.

– Сломаешь!

Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.

– Пусти! – вскрикнула Эля.

– Держи! – хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.

Эля догадалась, что сейчас будет, – отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.

И ничего не успела сделать.

Кукла ударила по руке, ухитрившись найти самые больные точки. Треснула пластмасса.

Глаза закрыты. Нет больше блестяшки. Голова вмялась в туловище, расколов тело до белых трусиков. Шея гнется, проваливаясь в трещину.

– Сама виновата! Я же говорил, не тяни.

Ярость закипела в переносице, плеснула кипятком в глаза.

– Гад!

Знала, что бесполезно, но все равно бросилась. Замахнулась куклой.

– Щаз испугаешь, – прикрылся рукой Сашка.

Голова у куклы оторвалась.

– Запчасти теряешь, – увернулся от удара Максимихин.

– Ненавижу! – кричала Эля, колотя противника по подставленному плечу. – Убью!

– Сначала я! – орал в ответ Сашка.

Он как-то ловко вывернул из ее рук куклу и забросил под парту.

– Достала уже! – рявкнул в лицо. – Кикимора болотная!

– Сам ты болотный!

Эля смотрела на задранную юбку игрушки, на испачканную ткань, на беспомощно приподнятую ногу.

– Держи, – Алка подала порванный парик. – Не надо было в школу приносить.

– Ой! Влюбленные ругаются, только тешатся, – фыркнул Лешка.

За два года он не вырос, зато раздался в плечах – шел уже на первый разряд по плаванию.

– Дурак! – погрозила кулаком Эля.

Подхватила куклу и побежала из класса.

Ирина Александровна! Где вы? Почему не пришли? Почему не разняли? Почему не сказали свое заветное – от любви до ненависти один шаг. Сейчас она сделает шаг в противоположную сторону. К ненависти. К ярости.