– Сейчас покусает, – показал карандашом на Элю Сашка.

Первым желанием было схватить карандаш и воткнуть его в улыбающееся лицо. Но она успела пройти мимо и остановилась уже около его парты. А на ней открытый пенал. Сердце заколошматилось. Схватила пенал и прыгнула в коридор. Оттуда в туалет. Карандаши – пополам, ручки пополам, а что не ломалось, то разбиралось. Прыгали по кафелю пружинки.

– Пенал отдай! Дура! – орал в коридоре Максимихин.

– Подавись своим пеналом! – выбросила за порог остатки Эля.

Сашка заорал, чуть дверь в туалет не сломал. Набежали учителя. Развели. Провинившихся отправили вниз, к директору.

– Детишки-то растут, влюбляются, – вздыхала Ирина Александровна.

Эля смотрела в сторону. В кабинете директора она была впервые, но разглядывать картины, цветы и ковер не стала. От стучащего сердца в голове стоял шум. Опять она погорела на Максимихине. Ведь зарекалась к нему близко подходить!

– Так направьте их энергию в мирное русло, – негромко говорила директриса. – Что же они у вас карандаши ломают? Сейчас карандаши, позже друг за друга примутся?

Директриса и стол казались одним целым, оба были большие и улыбчивые. Но за улыбкой была резкость.

Эля хмыкнула. Ага, любовь, как же! Держи карман шире! Война! И никакой пощады.

– Подавись своими карандашами, – бросил ей в спину Максимихин, когда они вышли за дверь, оставив взрослых самих разбираться с детским поведением. Вернул ей ее же пожелания после сломанной карусели.

Ну и подумаешь, целее будет.

– Он не нарочно, – рассуждала на классном часе отличница Машка Минаева. Маленькая, худенькая, волосы туго собраны в косичку, личико остренькое, как у хорька. – Одна точилка не может сравниться со всеми карандашами.

«У, правдорубка…» – привычно прошептала Алка. Минаеву никто не любил. За натасканность. За четкость ответов. За всегда сделанные работы и подготовку к урокам. За холодность. За нежелание помогать другим. Списать контрольную? Даже не мечтай. Взять домашку? Легче у голодного тигра кусок мяса отобрать. С ней иногда пытались дружить из-за выгоды. Но дольше месяца мало кто выдерживал.

– Это она специально все подстроила! – подпрыгнул на месте Лешка.

Тянет руку, словно ответить хочет, но говорит без разрешения. Слова у него налезают друг на друга, торопясь, как будто их специально в один комок лепят.

– Помните карусель? Она за нее мстит. Специально дала поломанную точилку. Чтобы потом на Максика свалить.

– Врешь ты все! – кинулась на Дятлова Алка. – Трепло!

– Да он сам взял! Без спроса! – подалась следом за подругой Эля.

Но их уже разнимали. Ирина Александровна стучала журналом по столу. Хохотал на галерке всегда всем довольный Андрюха Когтев, клонился к нему Костик Борисов.

Элю с Дроновой выгнали в коридор, и классный час сразу потерял смысл. Потому что разбирать проступок без участников глупо. Но за дверью еще что-то кричали. Кажется, Минаева пыталась доказать, что должна победить дружба.

– Вот ведь гады! – злилась Эля, баюкая ушибленную руку на коленях.

– Ничего! – бодро встряхивала челкой Алка. – Мы им еще покажем.

Было в этих уверенных словах нечто щемяще-приятное. Вот это друг. Алка никогда не подведет. Все-таки созвучие имен многое значит.

– Мы им отомстим! – Эля выпрямилась.

– Война! – радостно заверещала Дронова и раскрыла ладонь.

– Война! – звонко хлопнула по предложенной руке Эля.

У Алки ладонь узкая, с длинными пальцами, заканчивающимися некрасивыми маленькими ноготками, а у Эли круглая, крепкая, с небольшими сильными пальцами. Вдвоем они всех победят.