Хорошие парни, эти датские копы.

Помахав нам на прощание, они попросили передать привет Бобби Чарльтону.

– Обязательно передадим, – пообещал Гизер.

На второй день у нас снова сломался фургон.

На этот раз оказался неисправен датчик уровня топлива – в баке закончился бензин, а мы даже не знали об этом. Так что я снова поплелся за помощью. Но в этот раз у меня была идея получше. Мы заглохли рядом с небольшой белой церковью, где на улице стояла машина, которая, как я подумал, принадлежала викарию. Я решил, что он с удовольствием побудет добрым самаритянином, отсоединил шланг от двигателя фургона и перекачал бензин из бака в бак. Идея сработала блестяще, если не считать того, что я глотнул бензина, когда он полился из шланга. Потом у меня весь день была токсичная, легко воспламеняющаяся отрыжка и мне приходилось высовываться из окна на ходу, чтобы сплевывать бензин с кусочками рвоты.

– Фу, – говорил я. – Ненавижу четырехзвездочный.

Между концертами у нас появилось несколько мыслей для новых песен. Тони первым предложил написать что-нибудь со зловещим звучанием. У общинного центра в Сикс Уэйз, где мы репетировали, был кинотеатр под названием «Orient», и когда там показывали фильмы ужасов – очередь выстраивалась на всю улицу, заворачивала за угол и терялась вдали. «Разве не странно, что люди платят деньги за то, чтобы их пугали? – помню, однажды сказал Тони. – Может, нам перестать играть блюз и написать зловещую музыку?»

Мы с Биллом решили, что это отличная идея и написали основу для текста песни, которая впоследствии будет названа «Black Sabbath». Она о парне, который видит темную фигуру, унесшую его потом в огненное озеро.

А потом Тони придумал этот жуткий рифф. Поверх него я простонал какую-то мелодию, и результат получился чертовски крутой – на тот момент это было лучшее, что мы сочинили. Потом мне говорили, что рифф Тони построен на так называемом «дьявольском интервале», или тритоне. Его запретили в церковной музыке в Средние века, потому что он до чертиков пугал людей. Как только органист начинал играть этот тритон, все убегали, потому что думали, будто из-за алтаря сейчас выскочит дьявол. А название песни придумал Гизер. Он взял его из недавнего фильма с Борисом Карлоффом. Честно говоря, не думаю, что Гизер смотрел сам фильм. Я точно не смотрел – и только через несколько лет узнал о его существвовании. Все это было забавно, потому что, несмотря на наше новое направление в творчестве, мы по-прежнему играли довольно простой двенадцатитактовый блюз. Если вслушаться, то в нашем звучании можно было найти и джазовое влияние – например, в свинговом вступлении Билла к одной из наших ранних песен под названием «Wicked World». Отличие только в том, что мы играли в восемьсот раз громче джаз-бэнда.

Сегодня люди говорят, что вместе с песней «Black Sabbath» мы изобрели хеви-метал. Но меня всегда бесил термин «хеви-метал». Мне кажется, он ничего не говорит о музыке, особенно если учесть, что уже есть хеви-метал семидесятых, хеви-метал восьмидесятых, хеви-метал девяностых и хеви-метал нового тысячелетия – которые сильно отличаются друг от друга, даже если для кого-то это одно и то же. На самом деле, я впервые услышал слова «хеви» и «метал» вместе в песне «Born to be Wild». А потом пресса просто прицепилась к этому термину и понеслось. Конечно, мы его не сами придумали. Мы были всего лишь блюзовой группой, которая решила немного поработать со зловещим саундом. Но и через много лет после того, как мы бросили писать такую музыку, люди продолжали говорить: «Ой, они же метал-группа. Они должны петь только о сатане и конце света». Вот почему я возненавидел этот термин.