– Да что ж ты говоришь такое, сынок? Разве ж можно так? Нельзя на родичей зло держать. А батюшка Корней чуть не умер. Ты же не знаешь: мы, когда в село вернулись, почти все заболели, а дед Корней тяжелее всех.

– Как заболели? Юлька же написала, что можно возвращаться!

– Да вот так, заболели. Болезнь, оказывается, не прошла, просто все переболели, но умирали почти одни только старики. А кто выздоровел, тот снова уже не заболевал – такая болезнь. Несколько дней человек в жару лежит, кашляет сильно, а потом на поправку идет. Только старики не выдерживали, и Настена не сразу разобралась, как правильно лечить. А когда мы вернулись, она уже все про эту болезнь знала, даже деда выходила, хоть он и старый. Он да еще староста Аристарх Семеныч теперь самые древние у нас, старше никого не осталось.

– И ты болела?

– И я, но не сильно, дней пять всего…

– И малышня?

– И они тоже, но сильнее всех дед Корней. Он до сих пор слаб и кашляет еще. Он в бреду все тебя поминал, все хотел идти искать. А как в себя пришел, сказал, что тебя в лесу не найти, но как холода настанут, ты сам на пасеку придешь, чтоб в тепле быть. Туда и собирался за тобой идти.

– Правильно, я так и хотел сделать, да вот не вышло.

– Ты на него зла не держи, он тебя любит, а что озлился тогда, так от горя. Ему же тебя тоже не хотелось посылать, но нельзя было иначе. А тут я еще… Да и не ожидал он, что ты с ножом на него…

– Правильно он все сделал, Аня, – прервал материны причитания Лавр, – как настоящий муж себя повел. Но сейчас уже все, Михайла: батюшка сам жалеет, что так вышло, а Андрей больше никого пальцем не тронет. Никогда. С ним разговор был суровый. Так ему и сказали: или ты пес Корнеев, тогда на цепи сиди, или ты родич наш, тогда и веди себя, как родич. Он все понял.

– Он тоже болел?

– А по нему не поймешь. Вроде бы походил несколько дней смурной, а потом все время около бати сидел, как с ребенком с ним нянчился. Даже хотел тебя искать идти, еле отговорили – добром бы не кончилось. А потом у бати беспамятство прошло, он про пасеку и сказал. Еще сказал, что ты в лесу не пропадешь, можно не бояться.

– А ты, дядька Лавр?

– А мне болеть некогда было: Татьяна чуть жива да Кузьма с Демьяном…

– А как тетка Таня?

– Поправляется понемногу. Ты все правильно сделал, племяш, если бы мы тогда на пасеке остались, там бы ее и схоронили… Настена сказала, вовремя привезли. Так что ты молодец. Пять дней назад Чиф к Юльке с твоей шапкой прибежал, а на шапке кровь. Я коня заседлал, Юльку за спину и погнал. Чиф сюда нас и привел, только с тобой тогда не поговорить было.

– Так я что, пять дней тут валяюсь? А почему на шапке кровь, у меня же голова цела!

– Лосиная, наверно, но мы же не знали.

– Лавруш, ты подарок-то ему покажи.

– О! Забыл совсем! Я ведь в задумке-то твоей разобрался, хитро ты придумал, красота! На-ка, вот, держи.

Лавр положил на постель самострел. Такой, как Мишка и задумывал: с прикладом, как у автомата, с рычагом для взвода ногой.

– Сильная штука получилась: с полусотни шагов щит и доспех пробивает. Ты поправляйся скорее, я тебя с собой на облавную охоту стрелком возьму. Раньше-то что ж ты мне не показал? Если б он у тебя был, ты бы лося и близко не подпустил, завалил бы издали.

– Если б он у меня раньше был, я бы Немого грохнул!

– Я же говорила, Лавр, нельзя ребенку такое в руки давать!

– А с копьем на лося ребенку можно? Да, малец еще, но вел себя как ратник! И насчет Андрея все, я думаю, правильно понял. Так, Михайла?

– Угу.

– Точно?

– Понял я все, но если он мать хоть пальцем…