Красивый, глубокий, полный тайн лес. Парк вокруг Дворца был, конечно, тоже красив, но с лесом сравниться не мог. Амелия была рада уехать из города.

А потом однажды принца Фредерика не стало — нелепая, ужасная случайность, как говорили придворные дамы, прикрывая притворное изумление и жалость веерами. Охота, единственная страсть кронпринца, куда там власти или жене, забрала его жизнь так же, как он забирал жизнь оленей и лисиц, волков и фазанов.

И герб с золотым силуэтом оленя стал ничьим, потому что леди Катарина носила под сердцем дитя — последний подарок мужа и свою последнюю надежду стать если не женой, то матерью короля.

Но вместо Фредерика Младшего родилась принцесса Фредерика — и золотой силуэт оленя исчез с карет и дверей, сменившись тремя серыми псами — семья д'Альвело не отбирала у вдовы своего сына все, что та получила вместе с фамилией, но оставляла это взамен за верность и преданность. Амелия помнила черное платье матери, и суету, и странные разговоры, которые она слышала. Они покинули поместье в Арморике, которое было их домом, пока принц Фредерик был жив, и переехали в Арли — на одну холодную неделю в самом начале зимы.

Леди Катарина кривила губы и злилась, и Амелия, почувствовав себя слишком взрослой рядом с горем матери, брала за руку Кармиль и шла с ней в детскую, занимала ее ерундой вроде кукольных чаепитий или чтения сказок, смотрела с ней в окно — на осенний парк, притихший и застывший от первых заморозков.

А потом, через несколько дней этой странной жизни, они уехали, сменив дом и страну.

Наверное, думала Амелия потом, через много лет, когда начала понимать куда больше вещей, которые взрослые не говорят вслух, но держат под языком, леди Катарина сменила бы и герб, убрала бы трех гончих, вернула бы себе куниц, бегущих по зеленому полю. Но это навлекло бы на всех них — на всех четверых женщин, прячущихся в глубине ангрийских лесов, в родовом поместье Эривэ, — гнев Короля, обиженного пренебрежением и отказом от дарованной им чести.

Правда, все платья Амелии с тех пор стали черными, а потом — серыми, от цвета графита — до оттенка бледных весенних туч, потому что леди Катарина пряталась в траур, запрещая себе и дочерям выезжать в свет. Никто не упрекал ее — первые два года, а потом, конечно, стали говорить всякое.

Амелия, к счастью, почти ничего не слышала, и за все эти годы привыкла к серому, считая его чем-то вроде символа — как три серых пса на ее гербе были символом верности и преданности Королю.

Просто у ее матери был свой Король, верность и преданность которому леди Катарина хранила и после его смерти.

***

Снег выпал к концу октября, пролежал ровно сутки — и растаял, оставив после себя грязь и вымокшие бурые листья. В воздухе повис дождь — мелкая водяная взвесь, противно липнущая к волосам и одежде, выходить гулять не хотелось — там, за окнами, не было ни веселья, ни игр, только поникший сад, высокая каменная стена ограды — и лес за ней.

Густой ангрийский лес, лиственный, с переплетением узловатых ветвей, иногда настолько низких, что всаднику приходилось прижиматься к лошади, а то и просто выбирать другие пути. Весной в лес заползали седые туманы, осенью он пылал оранжевым и алым, а зимой стоял голым и пустым, черным, мрачным, словно бы мертвым.

Когда Амелия была маленькой, она играла с сестрой, будто бы злая ведьма наложила на подъездную дорогу заклятие, завязала ее узлом, и теперь каждый путник может добраться в Эривэ, только если в одном из его окон горит свет или кто-то ждет с фонарем на перекрестке. А они — Амелия и Кармиль, они не могут покинуть дом, потому что должны, как их матушка, встречать путников, заплутавших во тьме. Амелия помнила, как леди Катарина несколько раз ждала кого-то в сумерках, держа в руках фонарь с ярким кристаллом и набросив на голову капюшон бархатного плаща, но стоило ее спросить, приедет ли кто-то в гости, как ее светлость рассмеялась и посоветовала дочери не совать нос во взрослые дела.