Морально ударил под дых, когда разозлился. А на что разозлился? На то, что Эмма отказалась от еды? На то что купила кофе и салат?
Она надеялась, её не слышали. Грудную клетку словно растягивали в разные стороны, и сердце рвалось, а его порванные половинки как-то умудрялись качать по телу кровь. Фастер схватилась за голову, и наклонилась над полом. Лишний человек здесь. Слабое звено. Обуза.
Сейчас его самые красивые на свете лиловые глаза казались пустыми. Зловещими и жуткими.
Нейтан спускался вниз, а глаза застилала ярость. Короткие ногти впивались в кожу на руках, и сердце стучало в висках. «Не хочу, не буду, не заботься обо мне». Гребаный ребенок. Изнеженный, истеричный. Еще смеет замахиваться на него, смеет… бить. Неблагодарная, инфантильная дура.
Во тьме коридора, прислонившись к стене стояла Бел, и как-то странно поглядывала на сожителя. Наблюдала, ткань рубашки натягивалась из-за напряженных мышц, как поднималась от тяжелых вдохов грудная клетка.
- Она что, тебя ударила? – Тихо спросила Кин, склонив голову. – Вот ведь тварь. Ты бегаешь вокруг нее, опекаешь, еду ей готовишь и подносишь, как слуга, а что она тебе? Вот это. Ну что, раскрылись, наконец, глаза? Как слуга, Нейт, тобой пользуются. Даже нет, тебя используют. Нашла на чей горб присесть. Ты ей все: дом, обеспечение, хозяйство, деньги, заботу, подарки. А она тебе что-нибудь давала взамен? Хоть что-нибудь, скажи? И вот теперь её сущность вылезла. К гадалке не ходи… А ты сомневался. Ну и что теперь?
- Ничего. – Тихо сказал Штайнер, глядя в одну точку.
- То есть как? – Белита непонимающе улыбнулась. – Слушай, я не отговариваю тебя ей снимать квартиру, вот совсем. Но не обязательно подыскивать, прям, идеал. И не обязательно возле работы. О ней позаботятся социальные службы. И выплаты ей предусмотрены, я думаю…
- Нет. – Глухо ответил Нейтан, все еще таращась куда-то в стену. – Возле работы.
- Она тобой пользуется. – Кин сузила глаза. – Очнись наконец. Даже нет, не так, она тебя использует.
- Мне плевать. – Штайнер прикрыл веки. – Мои с ней отношения - это мое личное дело. С младшей сестрой я как-нибудь сам разберусь, и где ей снимать квартиру тоже сам решу.
- Да не сестра она тебе, очнись!!! – Белита сжала руки. – Она просто баба, которая давит тебе на жалость, и все!!! А ты… ты слишком добрый, чтобы заметить это!! – Девушка подошла ближе, и взяла мужчину за недвижимое, жуткое лицо. – Господи, у тебя здесь синяк будет. Вот сволочь. Идем в спальню, я обработаю, не будет так заметно завтра. – Тонкая ладонь скользила по его прохладной щеке. – Идем, станет легче.
Она взяла его за руку и, словно зомби, повела наверх. Штайнер так и смотрел перед собой, словно не понимал, что происходит. Не осознал, что было. Что было?
Эмма вздрогнула, и с ужасом посмотрела на стену, когда в спальне раздалось шевеление. Тихое, странное. Казалось, там кто-то говорил. Однако, через пару минут шевеление затихло. И тут же послышался тяжелый, резкий стон.
Она сжала кулаки. Слезы капали на пол. Любила, верила, обожала. И что теперь? К чему это привело? Любимый швырнул её в комнату. Захлопнул дверь, и пошел ласкать другую. Любимую. Снимать напряжение. Заниматься сексом с тем, кого он правда хочет, а не с тем, кто к нему лезет.
«Почему все так» - повторяла Фастер, глядя вниз. «Почему?»
Снова стон. Скорчившись, Эмма схватилась за уши, и попыталась их заткнуть. Высокий, статный. Теплый. Любимый. Любит кого-то еще, а её швыряет. Над ней смеется. Смотрит свысока, жуткими, лиловыми глазами. Белита – любимая женщина. А Эмма… сестра? Сейчас мысли об этом вызывали усмешку. Скорее, дорожная грязь. Кто-то, у кого можно что-то отнять. Кто-то, кому можно наступить на горло. По старой дружбе разрасталась раковая опухоль – высокомерное неуважение. Насмехательство, издевки.