Так вот, нельзя.

Слишком заигралась. Забыла, кто она есть на самом деле.

Дистрофичная, неловкая, неуклюжая восьмиклассница с проблемными ногами. Не женщина. Ребенок.

Конечно, на такого как Нейт будут смотреть многие леди, потому что он самый лучший. Высокий, спортивный, красивый. С невероятными, лавандовыми глазами, каких Фастер больше не видела в жизни. С бледным, точеным лицом. Ухоженными, темными, длинными волосами, которые спускались ниже лопаток. Густыми. Эмме нравилось плести из них косички, когда он, спросонья, позволял.

И снова приступ рыданий. Он много что ей позволял. Ладони мокли от слез, глаза становились красными, распухал нос. Слиплись ресницы.

Красивый. Собранный, ответственный, заботливый. Чистоплотный и аккуратный. Должно быть из всех, кто на него смотрел, он выберет самую лучшую. Улыбчивую, здоровую. Красивую, чтобы ему под стать. Воспитанную и умную, иначе быть не могло. Раз она с ним работала, значит, наверняка умная. Разбирается в математике и прикладной физике.

Не выдержав потока собственных мыслей, Фастер начала нервно улыбаться. Затем тихо, безумно смеяться себе под нос. Нейт всегда был где-то впереди, где-то далеко. А она неслась за ним следом, и кричала: «бегу, любимый, бегу!!». На её счастье он оборачивался, и протягивал руку. До сегодняшнего дня. Сегодня не обернулся. Сегодня сказал: «не беги за мной, достала».

А если всех женщин, которые вились вокруг него выстроить в шеренгу по степени привлекательности в его глазах? Должно быть, Эмма была бы какой-нибудь третьей с конца. Или четвертой. В лучшем случае.

Из кухни раздавался истерический хохот.

«Лучше бы ты меня просто однажды убил» - с перекошенным лицом, повторяла девушка сама себе. «Я же никому не нужна. Никому, ни одному живому человеку. Кому я такая нужна? Ну кому я сдалась? Зачем я вообще родилась такой? Лучше бы вообще не рождалась». Её, получается, никто никогда не любил. Даже Нейт. Никто. Её терпели, принимали, жалели. Ей сочувствовали, и смотрели как на нечто, что никогда не встанет вровень с нормальными людьми. Человек «второго сорта», дорожная грязь. Несамостоятельный, неумелый. Слабое звено. Паразит, балласт.

Теплый воздух, несущий в себе запахи летних трав, врывался в прохладное помещение кухни, словно пытался утешить рыдающую Эмму. Сорвал несколько лепестков герани, один из них взмыл к полотку, и медленно опустился ей на колени. На секунду Фастер перестала плакать. Дрожащими пальцами сняла его с ткани платья, и повращала в руках. Красивый. Приятно пахнет, нежно, и едва уловимо.

Цветок. Цветы красивые, их все любили. Хотя, многие из них требовали тяжелого, муторного ухода, их все равно любили. Их холили, лелеяли, ими любовались. Цветы ничего не умели. Не приносили никакой пользы или выгоды. Они просто… красивые, и все. Только за это их любили.

А некрасивые цветы не любили.

Со страхом Эмма подняла глаза, и уставилась в собственное отражение на поверхности оконного стекла. Пустые, светлые глаза, которые теперь закрыла плотная сосудистая сетка. Распухший нос, красные, закусанные губы. Нездоровая бледность и дрожащие, склеенные меж собой ресницы. Кое-где на щеках проглядывали застарелые следы пролеченной розацеа. Раньше, ко всему, у нее были еще и неестественно красные щеки. Однако хотя бы это, вроде бы, ушло в прошлое.

Не очень красивый цветок. Пухлый, бирюзовый кактус, с крошечным, белым цветочком в центре. Без запаха.

Девушка обреченно выдохнула. Слезы все еще капали на колени. Вот герань – красивый цветок. А она – нет. Кактусы до иронии неказисты. В цветочном магазине Нейт на него даже не посмотрел бы.