Умеет этот мир одарить кошмарами...

***

На город, по которому мчит наш паромобиль, пролили ведро серой краски. Она покрыла густым слоем мостовые и дома, тротуары и лавки торговцев. Ни деревца, ни клумбы. Городу противопоказано яркое. Наше авто оставляет за собой дымный шлейф, он вьётся будто газовый шарф городской кокетки. Кстати, их много проезжает мимо в паровых ландонетах. Те пассажирки пёстрые, словно стайка попугаев, впорхнувшая в ноябрьскую рощу. Кавалеры с ними — напыщенны и франтоваты, и — почему-то уверена — непроходимо глупы.

Поэтому колонна, которая вынуждает нас остановится, выделяется на фоне этой серой пестроты. Дорогу пересекают женщины в глухих чёрных платьях. Они напевно тянут интердикты. Похоже на псалмы.

— Слетелись, вороны. Непогоду накаркают, ей-ей! — зло говорит шофёр. Его зовут Мартин. Верхнюю часть лица закрывают гогглы, и это добавляет ему схожести с насекомым.

— Кого-то хоронят? — интересуюсь.

— Новенькую, — горько произносит госпожа Веллингтон и указывает в центр колонны.

И впрямь вижу — две дамы средних лет держат под руки молодую женщину. Та — плачет-убивается, периодически прижимает к глазам чёрный платок. Выглядит скорбной, но не мёртвой.

— Они её что, живьём будут? — холодею от догадки.

Госпожа Веллингтон цыкает на меня:

— Это — лишь торжественный обряд. Юная женщина в центре колонны — умерла для мира.

— Они — монашки? — не унимаюсь. Устала от недосказанного и таинственности.

— Нет, жёны салигияров. В Элдоне (уже знаю, что это — столица Страны Пяти Лепестков) женятся только совсем уж ретрограды да «лилейные драконы». В провинции, бывает, ещё и некоторые дворяне, а в столице — только самые упёртые поборники старины, — повернувшись ко мне, поясняет Мартин, и кривит губы. Мол-де, что за глупости и предрассудки.

— Меня тоже похоронят, когда выйду за Бэзила? — тереблю наставницу. Она бледна и печальна. Кусает губы. И следа нет от той командирши, что будила меня недавно.

— Скорее всего, — говорит она, глядя и не на меня, и не на них, а куда-то поверх, в небо. Может, видит там сына, который «был». Сердце сжимает когтистая лапа сострадания. Беру за руку, стараюсь тепло пожать. Она благодарит вымученной улыбкой.

— А если я не захочу… умирать?

— Вас сочтут странной. И поверьте мне, прослыть в высшем обществе странной, это даже хуже чем двоедущицей из «Обители лилий». Запомните, в столице Страны Пяти Лепестков лучше следовать общественным нормам.

— Даже если они глупы?

Мне не отвечают. Делегация салигиярских жён проходит, и Мартин лихо стартует. Паромобиль у нас, как я поняла, — одной из самых крутых моделей.

Перед глазами всё ещё маячит чёрное, а во рту привкус, как будто глотнула гари.

Скоро залитый серостью город оказывается за спиной, и чредой тянутся поля — уже тучные, расшитые заплатками цветущего разнотравья.

Весенняя губерния. Почти граничит с Летней. Расскажет мне потом наставница, а пока — даю глазу отдохнуть на зелени. Вдыхаю запах мёда. И теперь уже горчинка приятная.

Отец — этот, здешний, — очень любил Айринн, раз оставил ей дом в таком месте. Мой сделал бы тоже. Как они там? Очнулась ли Маша? Не вышло ли у дяди Юры конфликта с Филом? Волнуюсь, но волнение это тёплое, как весенний ветерок.

Теперь я уже смотрю на дом другими глазами — этакий сказочный двухэтажный коттедж с обоев для рабочего стола. Выкрашенный сиреневым, с островерхой крышей, крытой коричневой черепицей. Низенький белый заборчик, из-за которого выглядывают любопытные люпины. Мощённая дорожка к каменному крыльцу. А позади — пики елей. И всё это — на фоне безмятежного неба.