А ещё и консультант попался назойливый. Он, как сам выразился, по задницу в Теме – в латексном костюме, с шипастым ошейником и пирсенгом на губе. Мне хотелось удрать отсюда побыстрее, уже жалел, что зашёл, когда взгляд упал на изящный коробочек, а в нём – милый гарнитур: наручники, кляп в виде шарика с кожаным ремешком и повязка на глаза…

Расплатился, выслушал пожелания: «Прекрасного вечера» и выскочил прочь… Сердце колотилось где-то в горле, будто я – в затяжном прыжке и вот-вот встречусь с землёй…

Домой шёл, как вор – озирался, крался, вздрагивал. Мне казалось, тётя меня обязательно попалит и устроит разнос. Промелькнувшая мысль о том, что мне уже тридцать один и я, как бы, имею право сам принимать решения и покупать что угодно, решительно отмелась в сторону. Тётушкиных разносов я боялся по-прежнему. И вовсе не потому, что она была чересчур сурова со мной. Совсем нет. Просто стыд за свой поступок потом долго жёг меня. А я, как и любой, не очень чествую такие состояния…

Коробочку замотал в пиджак, чтобы никто не заметил, поскорее проскочил в свою комнату и спрятал покупку подальше, заставил книгами и прочими предметами… Осмотрел… Отлично – место преступления надёжно скрыто. И вскоре забыл… Случилось столько всего, что немудрено.

И даже не знаю, когда бы вспомнил вновь о своём приобретении, если бы сейчас, глядя на меня незамутнённым взором, Светочка Маресюк не потребовала от меня грязных секретов… Учиться она явно не собиралась. Но я же её привёл сюда не для развлечений. Кажется, Маресюк совершенно не оценивает масштаб бедствия, именуемый Одинцовой. Но я-то оцениваю.

Идея пришла в голову моментально. Да, пусть непедагогично и несколько грубо по отношению к хрупкой девушке, но так она точно будет слушать меня.

Я положил на стол свои записи, по которым собирался натаскивать её, и направился к серванту:

– Секреты-скелеты, говоришь. А как тебе такое? – достал ту самую коробочку, которую намедни так тщательно прятал, и протянул своё приобретение этой рыжей бестии.

Голубые глазки загорелись, словно ей дали вкуснейшее лакомство. Открыла, сунула любопытный носик, потрогала пальчиком кожаные предметы, так осторожно, будто те могли укусить…

– Ого! – смачно протянула она, вызывая у меня тем самым не отнюдь не учебные ассоциации. – И зачем это тебе?

– А затем, – ответил я, – что обездвиженная, с завязанными глазами и заткнутым ртом, ты будешь куда лучше воспринимать необходимую информацию…

– Нет! – она закричала так, будто я собирался совершить над ней акт насилия. Хотя да, отчасти собирался.

Потому что, ухватив рыжую заразу поперёк талии, потащил её в сторону своей кровати. Только сейчас оценил, какое у меня, оказывается, удобное изголовье… Эти кованные решётки! Самое-то!

Светочка извивалась, брыкалась, кусалась, обзывала меня извращенцем… Я изрядно взмок, усмиряя её… Но вот тоненькие запястья попали в кожаный плен и взмыли вверх.

Вроде бы надёжно. Теперь кляп. А то орёт так, что все соседи скоро сбегутся.

– Нет, прошу, не надо… – глаза наполнились слезами. – Я буду молчать. Честно-честно.

Она отлично знала, как давить на меня. И я бросил шарик обратно в коробочку… Прикованная Маресюк так красиво выгибалась… Ммм… Сплошной экстаз. Взорваться можно только от одного вида… И со мной наверняка случился бы конфуз, если бы в мозгу – внезапно! – не прозвучал голос Борисыча: «Юная девушка выгибается в сладкой истоме»…

И я увидел это. Понял! Полёт и страсть! Вот о чём говорил шеф!

– Так, Маресюк, лежи смирно и не дёргайся, поняла?