Сейчас рассматривала её и думала: а ведь она ещё молодая. Сколько ей? Чуть за тридцать? Одинцова – вундеркинд. Когда она впервые пришла читать лекцию студентам, как рассказывают, то была младше своих учеников. Школу в четырнадцать закончила. Вуз – в семнадцать.

У неё стильная короткая стрижка, такой же стильный брючной костюм в тонкую синию полоску и очки. Алая помада, как ни странно, не делает её вульгарной, а наоборот – яркой, подчёркивает индивидуальность. Не будь Тигра такой стервой, я бы назвала её красивой. Хотя… Красивая стерва – это ж, наверное, ещё лучше. Особенно, для преподавателя по праву.

– Маресюк, что прикажете с вами делать? – Екатерина Мироновна посмотрела на меня с явным сожалением. Стоп! Одинцова – жалеет? Меня? Кто где умер?

Захлопала ресницами:

– В смысле? – пробормотала растерянно.

– В коромысле, Маресюк, в коромысле… – ехидно передразнила она. – Как вы собираетесь сдавать право и чем изволите перекрывать неуды?

Шифером, хотелось съехидничать мне. У меня отец – кровельщик. Он всегда говорит: все люди кроют матом, а кровельщики – шифером.

Но Одинцова смотрела слишком пристально, буквально сверлила меня взглядом, и всё ехидство как-то таяло на языке.

– Ну, я жду…

– Понимаете, Екатерина Мироновна… – начала я сильно издалека, но она вернула меня в текущее русло:

– Не понимаю, Маресюк. Вот честно. Госэкзамены на носу, а у вас хвосты не закрыты. Неудов полна ведомость.

Так кто ж их ставил, едва не воскликнула я, но вовремя сдержалась.

– Екатерина Мироновна, – проканючила я, – ну, серьёзно. Не даётся мне вся эта ваша казуистика… – во, даже слово запомнила, могу гордиться собой! – да и право мне никогда не пригодится. Я ж намерена после универа прямиком замуж…

Ой-ой, кажется, я ступила. Очень сильно ступила на опасную территорию. Забыла, идиотка, что у неё студентка мужа увела. И теперь в каждой девушке она видела конкурентку, хотя других мужей у неё не было.

Ну, что ж, Тигра Мироновна, держать мужика надо крепче и кормить послаще, а не только байками из жизни Цицерона…

Но волна была поднята и обрушилась на меня настоящим цунами.

– Замуж, значит… Хорошо. Тогда поставлю-ка я вам ещё один неуд за то, что спите на лекциях. И подам в деканат о недопуске вас к госам, пока вы у меня все хвосты не подтяните…

Вот же стерва!

– Мужика вам надо, Екатерина Мироновна, – злясь, выпалила я, подхватила сумку и направилась к выходу.

– Я без ваших советов разберусь с личной жизнью, Маресюк.

Да разбирайся, сучка! Только меня в свои разборки не впутывай!

Было обидно. Дико обидно от всего происходящего. Я в жизни не рыдала из-за учёбы. Плохая оценка – не смертельно. Но Одинцова явно хотела моей смерти под гранитом науки.

Проигнорировав Майку, которая бросилась ко мне с сочувствием и расспросами, вылетела прочь из универа и помчалась, куда глаза глядят. Неподалёку был городской парк. Там есть речка. Вот, щаз возьму и утоплюсь. Что ж всё плохо так! Вместо Елисея – назойливый Коля. Вместо желанной свободы – унылая перспектива вечных пересдач.

Жизнь точно дерьмо. Солнце – фонарь… Ну и так далее…

Забралась на перила моста, уселась, глянула вниз… Ой-ёй, высоко. Как бы действительно не грохнуться. Ухватилась покрепче и зарыдала. От жалости к себе.

Его негромкое:

– Привет, – услышала не сразу, продолжая рыдать.

А когда таки дошло и поняла, кто рядом – чуть не сверзилась вниз. Я уже так долго его не видела. И, блин-блинский, он такой красивый. Особенно, когда так близко. И прохлада зелёных глаз смывает горечь неудач. Он так смотрел на меня. По-доброму, что ли... Я даже запнулась и почему-то смутилась.