Потом стал говорить: «Бодрствуй духом и не унывай! Помни, что сказал апостол: болий есть, Иже в вас, нежели иже в мире (1 Ин. 4, 4). Вот ты теперь опытно дознал, что никакое искушение не попускается выше сил че ловека, но с искушением творит Бог и скорое избытие (см. 1 Кор. 10, 13). Упование на сию помощь Божию подкрепляло и руководствовало к ревности и усердию святых молитвен ников, кои не только свою жизнь провели в непре станной молитве сами, но из любви поучали и от крывали сие и другим при случае и времени. О сем говорит святой Григорий Фессалоникийский так: “Не токмо нам самим подобает по заповеди Божией молитися непрестанно, во имени Христа, но надлежит учити и открывати сие и прочим, всем вообще монахам, мирянам, мудрым, простым, мужам, женам и детям, и возбуждать во всех усер дие к непрестанной молитве”. Подобно сему гово рит и преподобный Каллист Антиликуда, что “ни умственное делание о Господе (то есть внутрен нюю молитву), ни созерцательное ведение, и спо собы к простертию души горе, не должно удер живать в одном только своем уме, но записывать, предавать писанию и изложению, общей ради пользы и любви”. Да и Слово Божие о сем глаго лет, что брат от брата помогаем, яко град тверд и высок (Притч. 18, 19). Токмо в сем случае всемерно следует убегать тщеславия и охраняться, чтобы семя учения божественного не сеялось на ветер».

Я, проснувшись, почувствовал в сердце моем великую радость, а в душе укрепление, и пошел в путь мой далее.

После сего, спустя долгое время, и еще был один случай; пожалуй, и его расскажу. Однажды, именно 24 марта, я почувствовал непреодолимое желание, чтобы завтра, то есть в день, посвященный Пречистой Божией Матери, в воспоминание Боже ственного Ея Благовещения, причаститься Святых Христовых Таин. Расспросил, далеко ли церковь; сказали, тридцать верст. Итак, я остаток дня и всю ночь шел, чтобы поспеть к заутрене. Погода была са мая ненастная, то снег, то дождь, и притом силь ный ветер и холод. На дороге надо было перехо дить через небольшой ручеек, и как только вошел я на средину оного, лед под ногами проломился и я окунулся по пояс в воду. Так, замочившись, я пришел к заутрене; отстоял ее и обедню, на которой Бог сподобил меня причаститься.

Чтобы провести сей день в спокойствии, без помехи духовной радости, я выпросился у церковного сторожа пробыть до завтра в караулке. Весь оный день я был в несказанной радости и сладости сердечной. Лежал на полатях в сей нетопленой сторожке, как будто покоясь на лоне Авраамовом: молитва действовала сильно. Лю бовь ко Иисусу Христу и Матери Божией, как сладостные волны, клубилась в сердце и как бы погружала душу в утешительный восторг. К ночи вдруг почувствовал я сильный лом в ногах да и вспомнил, что они у меня мокрые. Пренебрегая этим, я начал прилежнее внимать сердцу с молит вой и не стал чувствовать боли. Поутру хотел встать, но вижу, что не могу и пошевелить нога ми – совсем отнялись и расслабли, как плети; сторож насилу стащил меня с полатей. Так я и сидел два дня недвижимый. На третий день сторож на чал выгонять меня из караулки, говоря: «Если ты здесь умрешь, то поди хлопочи за тобой». Едва-едва я выполз кое-как на руках да и лег на цер ковном крыльце.

Так лежал я и здесь дня два. Люди, проходившие мимо меня, не обращали ни малого внимания ни на меня, ни на мои просьбы.

Наконец какой-то мужик подошел ко мне, сел да и разговорился. Между прочим сказал: «Что ты дашь? Я тебя вылечу. Со мной самим точь-в-точь так бывало; я знаю от сего снадобье». «Нечего мне тебе дать», – ответил я. «А в мешке-то что у тебя?» – «Одни сухари да книги». – «Ну так поработаешь ли мне хоть одно лето, если я тебя вылечу?» – «И ра ботать ничего не могу; ты видишь, что я одной только рукой владею, а другая совсем почти вы сохла». – «Так что же ты умеешь делать?» – «Ничего, кро ме того, что умею читать да писать». – «А, писать! Ну, научи писать мальчишку, сынишку моего, он читать-то маленько знает, а мне хочется, чтобы писал. Но мастера просят дорого, двадцать рублей за выучку».