— Ну почему сразу на панель?

Ленка смотрела на меня как на дуру и даже не пыталась отвечать.

Меня тоже тревожил этот вопрос — жалко же девочку. Но, если честно, то и видеть неожиданную перемену в Ленке было тревожно. Она словно повзрослела вдруг сразу лет на пять, а то и десять. С одной стороны — хорошо, а с другой — странно как-то.

В пятницу вечером я даже заговорила об этом с Денисом. Он выслушал, перебирая мои волосы, помолчал, что-то обдумывая. Выключил телек.

— Чёт тебя, Милаха, опять не туда несёт. Попрошайки это, чтоб ты понимала, мафия. Крепкая, организованная, и просто так оттуда никого не выдернешь. Был у нас в городе авторитет, чеченец, Маратом звали — вот он их держал. Матёрый, такой, крепкий. Но в начале этой зимы его грохнули и, поговаривают, паханом встал некто настолько большой, что отсюда не видать.

— Это как?

— Неместный, значит, но очень влиятельный. Я-то так особо не вдаюсь в подробности, и стараюсь с этой темой не пересекаться, но благодаря некоторым бестолочам, пришлось немножко… — выразительно глянул на меня.

Я прижухла. Зашибись. Откуда же я могла знать, что всё так серьёзно?

— Так вот, сейчас у них что-то вроде передела происходит, хотя нет… скорее — реорганизация. Мошенниками один заведует, попрошайками — другой, проститутками — третий, вымогателями — четвёртый. Бог его знает, зачем такие сложности, но факт в том, что крыша одна.

Я уже просто охреневала. Привычный мир разваливался.

— То есть это всё…

— Угу. Одна контора. И если ты думаешь, что мне твоих хороших знакомых тогда просто так выдали, то ты сильно ошибаешься. Просто так вообще ничего не делается, ясно? У всего есть своя цена.

— И… чем ты расплатился?

— А вот это тебя точно не касается! Тебя касается только одно — делать что говорят. Слушать внимательно и думать головой, а не задницей. Угу? А заднице твоей я, если что, могу и получше применение найти, — потянулся рукой под халат, но мне было не до этого.

— Подожди! — удержала его ладонь, слегка отодвинулась. — И что, вот если эта девчонка сейчас в их банде, то всё, ничего уже не сделать?

— Ну… — он пожал плечами. — А толку? Сегодня одна, завтра другая. Кроме того, ну заберут её менты, отправят в детский дом. Думаешь, там лучше?

— Да уж наверняка!

— Ну да! Почему же они тогда бегут оттуда, предпочитая быть попрошайками?

— Серьёзно?

Он невесело усмехнулся:

— Детские дома — это кузница кадров для панели, и они всего лишь официальное звено той же самой мафии. Как и инспекции по делам несовершеннолетних, и детские колонии. Причём, перетирают одинаково и девчонок, и пацанов — извращенцев-то на всех хватает. И если до пяти лет есть какой-то шанс, что усыновят, то после… — скептически причмокнул, — если только чудо.

— Ты так спокойно об этом говоришь…

— Трезво, Люд. Что можно сделать, если гниль ползёт сверху? Только отрубить бошку. А как это сделать, если ты всего лишь мозоль на мизинце ноги? — Посмотрел на меня, развёл руками. — А всё остальное: жалобы в администрацию, вызовы ментов, привлечение прессы — это война с ветряными мельницами. Читала Дон Кихота, надеюсь?

— Естественно... Подожди, какой, нафиг, Дон Кихот?! Ты что, хочешь сказать, что вообще всё бесполезно? Зашибись. И как жить?

— По совести.

— Ага… А как по совести, если она говорит, что пока эта девчонка там, на улице — я сволочь? Потому что вообще, ну вообще ничего не делаю! Даже не пытаюсь!

— И я надеюсь, что и не попытаешься, да? — голос его стал угрожающе строг. — Я сейчас серьёзно! Не ввязывайся! Узнаю, выпорю нахрен, поняла?